— Миша?! — женщина поспешно поднялась с постели.
— Нет, не Миша, незнакомый военный.
Вера Алексеевна накинула халат, сунула ноги в холодные туфли и быстро отперла дверь.
На пороге стоял человек в засыпанной снегом шинели.
— Я привез вам письмо от мужа… И, если возможно, попрошусь переночевать. В Москве впервые, не знаю никого…
— Можно, можно, пожалуйста, заходите. Раздевайтесь. Может быть, чаю хотите? Правда, без сахару.
— Нет, нет, спасибо, не беспокойтесь. Ни есть, ни пить, я не хочу, а вот спать. Одиннадцатые сутки в дороге, сплю стоя, как лошадь.
Вера Алексеевна быстро постелила гостю на диване, нетерпеливо, дрожащими пальцами разорвала конверт, достала исписанную бумагу. Теплая река любви потекла из этого письма ей в душу.
Пока она читала, повернувшись спиной к гостю, он разделся, лег на диван, накинул поверх одеяла шинель.
— Значит, вы и есть лейтенант Дымов?
— Да, я — Дымов.
— Ну, как живется там мужу?
— Воюет. Орденом его наградили — Красной Звезды. Да, наверное, об этом он сам вам пишет. Первый орден — это так приятно. Я вот медаль получил и то…
— Нет, о себе он мало пишет. А где он воюет, на каком фронте?
Дымов с трудом раскрыл слипавшиеся веки.
— Северо-восточнее Туапсе, на горе Индюк. Стоим все время в обороне.
— А как попасть туда? Как надо ехать на эту гору? Каким поездом? — голос женщины прозвучал умоляюще.
— О, путь туда далекий и трудный. Я еле добрался. Надо ехать через Куйбышев на Ташкент и Красноводск. Потом морем до Баку, на Тбилиси до Сухуми, там пересесть на попутную машину до Сочи.
— А дальше?
— От Сочи до Туапсе на «матрисе» — поезд такой есть, — дальше двадцать восемь километров по Майкопскому шоссе, потом вправо по тропинке на гору, вы ее сразу узнаете. Вершина похожа на шею индюка. Там и стоит батальон вашего мужа.
Вера Алексеевна задумалась на минутку, спросила:
— Не скажете ли вы мне, конечно, если это не военная тайна, в какой дивизии служит муж и как его там найти?
— Что вы сказали? — преодолевая сковывающий его сон, переспросил Дымов.
Вера Алексеевна повторила.
— Командир первого батальона, а дивизию я не помню.
Женщина взволнованно прошлась по комнате.
— Знаете что, я решила поехать к нему. Завтра же начну хлопотать об отпуске.
Но Дымов уже спал.
Через неделю она выехала с Курского вокзала. И только на двадцать пятые сутки добралась до Туапсе. Город поразил ее своими развалинами. Целые улицы были разрушены бомбами. Шел крупный холодный дождь, и огромные воронки до краев были наполнены зеленоватой водой.
Вера Алексеевна вышла на ветреное Майкопское шоссе. Мимо проносились сотни машин, но напрасно поднимала она руку. Шоферы не брали ее. Измученная, поддерживаемая лишь надеждой на скорое свидание с мужем, она шла все дальше и дальше по грязному шоссе, петлявшему над обрывами; внизу глухо ревела вздувшаяся горная река. Два раза Вера Алексеевна попадала под бомбежку; бомбы рвались совсем близко, осыпая ее камнями и грязью. И, странное дело, — страха у нее не было.
Всю ночь шла она навстречу своему счастью и на рассвете пришла к печальным развалинам поселка. Все здесь было разгромлено, растерзано. Справа, в разрывах быстро несущихся туч, она увидела вершину горы, о которой говорил Дымов, и сразу узнала ее.
В сторону горы ответвлялась тропинка, по ней шли солдаты, несли на спине хвостатые мины, буханки ржаного хлеба, ящики с патронами. Вера Алексеевна пошла за ними. Падал снег, туфли ее совершенно промокли. Красноармейцы шли медленно. У подножия горы, где тропинка круто полезла кверху, Вера Алексеевна решила их обогнать. Один из них румяный, с пышными усами, остановил ее:
— А ты куда, гражданочка? Сюда нельзя, тут война.
— Я к мужу. Может, слыхали — капитан Остапенко.
— Слыхали, это наш командир батальона… А ты не врешь?
Солдаты придирчиво проверили документы и предложили идти вместе.
— Доведем в блиндаж, к самому мужу. А без нас заплутаете, попадете к немцам.
Тропинка поднималась все круче и круче, змеясь по опушке леса. Кора деревьев была часто пробуравлена пулями, срезанные осколками ветки щетинились высохшей щепой. Идти становилось труднее. Сердце медленно и тяжело билось в груди. Хотелось прислониться к дереву, охватить руками ствол, прижаться к нему — уснуть. Грязь, скованная морозом, исчезла. Снегу становилось все больше. Он лежал на камнях, на ветвях деревьев, напоминая знакомую русскую зиму. Навстречу шли санитары, несли на носилках раненых. Все чаще попадались деревья, стволы которых были перевязаны марлей.