— Твое, Алексашин. Читай! ничего не стесняйся, все читай.
Алексашин смущенно улыбнулся, наклонился к раскрытому камельку и при его красном свете стал читать умиляющие солдата простые слова о земных поклонах, о томительном ожидании встречи, о верной любви до гроба.
Чайникову было мучительно стыдно это слушать, словно он подсматривал в щелку, как целуются. Он хотел уйти и не мог, боясь обидеть товарищей.
Потом читали по очереди остальные письма, похожие одно на другое, в которых было много нежности и тоски, веры в скорое свидание. Чайников знал — такие письма воскрешали тяжелораненых, скрашивали тяжелую фронтовую жизнь, наполняли уставшие сердца верой в победу Почему же ему не пишет жена таких писем? И злая мысль шевелилась в душе. Полтора года войны, полтора года разлуки. Мало ли что может случиться с молодой женщиной за это время.
И чтобы не думать о ней, Чайников старался думать о своем мартене. Как там без него справляются на заводе ребята? И опять перед глазами вставала жена — тонкая и гибкая, как хворостинка, с маленьким ртом и живыми глазами, самая лучшая и красивая на всем свете.
Перед уходом на фронт он обучал ее мужскому, сталеварному делу. Научилась ли она без него варить специальную артиллерийскую сталь? Он ведь даже оставил ей синие свои очки.
Аплетин нарезал ароматную колбасу, открыл штыком армейские консервы, разлил в эмалированные кружки водку. По старому, мирному обычаю бойцы, улыбаясь, чокнулись и, стоя, выпили за победу. Выпили и закусили, потом снова выпили и стали хвалиться друг перед другом фотографиями своих жен. Чайников не выдержал и достал из партбилета фотокарточку-«пятиминутку». После того как товарищи посмотрели ее, боец долго разглядывал невыразительное, веснушчатое лицо своей Марии, казавшееся ему лучшим в мире.
Он видел, как Аплетин ловко скрутил цигарку, достал «катюшу» и уже неверными руками долго высекал бледные, мелкие искры, гаснущие в воздухе.
— Что ты маешься? На вот, прикури от камелька, — сказал Алексашин, оторвал кусок лежавшей на столе газеты, поджег ее на огне и, видимо, прочтя освещенные слова, радостно вскрикнул и быстро потушил бумагу.
На молодом курносом лице солдата отразилось такое радостное волнение, что все находившиеся в землянке невольно с сосредоточенным вниманием подвинулись к нему. Один лишь Чайников равнодушно остался на своем месте.
— Вы послушайте, что здесь написано!
И Алексашин прочел, что на Н-ском заводе, на том самом, на котором до войны работал Чайников, сталевар Мария Чайникова установила рекорд съема стали с квадратного метра пода печи. Свой рекорд она дарит фронтовику — своему мужу.
На усталом лице Чайникова ярко блеснули голубые глаза. Новогоднее счастье улыбнулось ему и будет улыбаться теперь весь год.
— Да ты не особенно задавайся, — сказал Аплетин. — Это, брат, подарок не одному тебе, а всем нам — всей Советской Армии.
1942 г.
СЛЕЗЫ
Кончилась дневная смена.
Женщины, отойдя от станков, возле умывальника оттирали песком измазанные машинным маслом руки. Они торопились. Дома их ждали маленькие дети и необыкновенно возросшие за войну семейные заботы.
И вот, когда почти все уже помыли руки, в умывальню вошел мастер Кирилл Матвеевич и, поправляя очки, сказал:
— Девчата, надо остаться еще на одну смену. Срочный заказ.
Работницы молча пошли к станкам. Одну из них мастер тронул за плечо.
А тебя, Варя, танцевать надо заставить, сразу два письма привалило. Одно, видать, от Петра. Прочтешь, расскажешь, что там нового на их фронте. — Мастер подал покрасневшей молодой женщине два конверта. Она схватила их и теперь, уже не чувствуя усталости, почти побежала к станку, села на груду ею выточенных трехдюймовых снарядных гильз, поспешно, со страхом и радостью оборвала края конверта. Лихорадочным движением взяв стандартное, отпечатанное в типографии извещение, заполненное торопливым почерком, уронила его на колени. В нем говорилось, что Петр Степанович Хохлов, ее муж, ее бесценный Петечка убит — погиб смертью храбрых. Она через силу глотнула слезы, тело ее обмякло и, чтобы обмануть себя хоть на минутку, она разорвала второй конверт, надписанный его рукой.
Письмо было от него, от ее Пети. Она быстро, пока еще не вникая в смысл, пробежала его глазами, стараясь найти самое главное, насмотреться на милый, родной почерк. Потом стала перечитывать медленнее, теперь уже понимая написанное, желая только одного, — чтобы ей не помешали насладиться этим письмом.
«Как же так? Убит и письмо от него?» — подумала она, все еще желая себя обмануть. Потом сверила даты. Извещение написано на день позже письма. Значит, это правда, что его нет, и она никогда больше не услышит его торопливых шагов, не пойдет вместе с ним в магазин перед Первым мая выбирать себе новое летнее платье. И сына у них теперь уже не будет. А он так хотел сына. Варя еще раз прочла письмо, перечитала отдельные фразы.