Пули со свистом проносились над окопами, но солдаты не могли отказать себе в удовольствии помечтать о первых днях мира после окончательного разгрома оккупантов. Действительно, хорошо было бы после войны вновь увидеть хоть на экране только что пережитые шестнадцать дней.
Хорошо было бы увидеть в кино темный подвал нашего штаба, капитана Валерия Полтавцева с шестью бойцами, отбивающего у гряды камней атаку гитлеровцев, увидеть все то, что пережито и стало уже достоянием истории.
Пошел семнадцатый день сражения. Семнадцатый день, не утихая, бушевал ураган огня. Санитары подняли на носилки раненого. Врагам видны и носилки и люди с красными крестами на рукавах, но они открыли по ним огонь из двух минометных батарей.
В поселке уже не оставалось ни одного целого дома, ни одного дерева — все изгрызла крупповская артиллерия. Под ногами валяются осколки. Их больше, чем опавших осенних листьев, устилающих улицу. Но люди надежно зарылись в землю и почти не несут потерь.
Танки, «фердинанды», авиацию, дальнобойную артиллерию — все виды оружия бросили оккупанты против десантников. Они хотели утопить нас в море. Но наши бойцы поджигали танки, гранатами взрывали «фердинанды». Обломки «мессершмиттов» валяются среди мусора и развалин. Много фашистских войск привлек десант, и это дало возможность высадиться нашим основным силам.
Гитлеровцы блокировали нас с моря. Каждую ночь восемь хорошо вооруженных самоходных барж выходили в море, становились против нашего берега, не пропуская к нам мотоботы с Таманского полуострова. Уходя на рассвете, баржи жестоко обстреливали наши позиции.
Это надоело десантникам. Артиллеристы лейтенанта Владимира Сороки подбили одну баржу. Вторую баржу из противотанкового ружья поджег бронебойщик Александр Коровин. Дымящееся судно фашисты едва утащили на буксире.
Блокада не удалась. В воздухе царят наши самолеты. Ежедневно на парашютах нам сбрасывают боеприпасы, продовольствие, газеты. Жаль только нет писем.
Ночью мне передали радиограмму. Редактор приказывал мне вернуться в Тамань. Но на чем? Я пошел на нашу примитивную пристань к старшему морскому начальнику. Он сказал, что никакой надежды на приход судов сегодня нет.
И все же шесть мотоботов с боем прорвались мимо быстроходных барж и торпедных фашистских катеров. Маневрируя среди разрывов, они пристали к берегу и сгрузили ящики с боеприпасами. О подходе мотоботов мне позвонили в блиндаж Ковешникова.
Я попрощался с офицерами. Сердце болезненно сжалось. Так не хотелось расставаться с людьми, которые стали близкими, как братья. С койки поднялся раненый Мовшович, накинул шинель, пошел меня провожать.
Мы остановились у кладбища, на высоте.
— Береги, Иван, свою голову, — он меня обнял, поцеловал в губы.
— Едем со мной, — попросил я его. — Ты ведь едва стоишь на ногах. Тебе надо лечь в госпиталь.
— Нет. мое место здесь. Я ведь комиссар, и мне не положено покидать поле боя. Впереди еще не один бой.
Мы еще раз поцеловались, и я побежал по тропинке, пригибаясь под пулями. Внизу оглянулся. Высокий Мовшович стоял на фоне неба и глядел мне вслед. Над ним летели трассирующие пули.
Я добежал к мотоботам, когда они уже отчаливали. Прыгнул на один из них, бросил последний взгляд на берег. Я связан с этим клочком земли навеки и, если выживу, буду вспоминать его всю жизнь, и он будет мне часто сниться. На море клубился густой туман, била высокая волна. Немецкие суда обстреляли нас, но преследовать не решились.
На рассвете в бинокль увидели какое-то темное пятно на поверхности моря. Мотоботы подошли ближе, и пятно оказалось сорванной с якоря круглой миной с лежащим на ней между рогулек солдатом. Осторожно приблизились.
— Подплывай к нам, — крикнул старшина нашего мотобота.
Человек молчал.
— Мертвяк!
— А может, здравый. Надо проверить, — запротестовали солдаты. — Нельзя бросать товарища на произвол судьбы.
— Эй ты, там! — громовым голосом заорал простуженный старшина и выстрелил из автомата.
Человек приподнял голову. Не слыша его голоса, мы поняли по движению бледных, распухших губ:
— Не могу… Не умею плавать…
Мотобот, вспенивая воду, подошел ближе. Два матроса разделись и прыгнули в море. Пока они снимали человека, мотобот отошел подальше. Неосторожный толчок о рогульку мог вызвать взрыв мины.
Когда солдата с трудом втащили в мотобот и, влив ему в рот несколько глотков водки, привели в чувство, он пробормотал:
— Осторожней… Тут где-то минное поле… Наш катер взорвался, кажется, один я и уцелел.