— Товарищ полковник, вас просит к себе командующий фронтом, — обратился к нему один из офицеров штаба и широким жестом пригласил в «виллис».
Полковник опустился на заднее жесткое сиденье, закрыл покрасневшие глаза, попросил:
— Дайте папиросу.
Начальник отдела штаба щелкнул портсигаром, сделанным из дюраля разбитого самолета с вырезанной на крышке надписью: «Память о Малой земле».
Гладков взял мятую папиросу и, хотя никогда не курил, зажег ее, глубоко затянулся синим дымком. Голова закружилась сильнее. Подпрыгивая, «виллис» мчался вдоль моря, мимо покрытых зелеными сетками тяжелых батарей. Глядя на пушки и горы стреляных гильз, полковник внутренне содрогался. Если солдаты не зацепились за крымский берег, — тысячи снарядов выпущены зря. Если? Он закусил потрескавшуюся губу. Он не мог ответить: зацепились или не зацепились? Из-за сильного огня катер, на котором он плыл в Крым, вынужден вернуться, вернулся командир полка, вернулись штабы.
Машина подошла к дому. У крыльца толпилась дюжина корреспондентов. Часовой, почтительно козырнув, открыл заскрипевшую дверь, и Гладков очутился в полутемной комнате, среди военных разных рангов. За столом, заваленным картами и донесениями, в шинели, накинутой внапашку, сидел бритоголовый Маршал Советского Союза.
— Вернулся? — укоризненно спросил он, не подавая полковнику руки.
— Так точно, — ответил Гладков.
— Высадились наши войска на крымский берег?
— Не знаю. — Гладков покраснел, готовый провалиться сквозь землю.
— А кто знает? — повысил маршал сорванный на телефонных разговорах голос и провел рукавом по запылившимся орденам.
Гладков пожал плечами и заметил, что у него на левом погоне не хватает двух звездочек. «Разжалует в майоры», — мелькнула спасительная мысль. В «виллисе» он думал, что его отдадут под трибунал, может, даже расстреляют.
— Видел на том берегу автоматные вспышки, слышал разрывы гранат, — сказал полковник.
— Твои люди высадились, а ты не смог, — сказал маршал и прикрыл выгоревшими ресницами серые, усталые глаза.
Гладков тоже закрыл глаза, и перед его внутренним взором возникло только что пережитое. Бурное, холодное море. Гибель судов, рвущихся не то на своих, не то на чужих минных полях. Плотная завеса заградительного огня, словно дождь соединившая небо и землю, сквозь которую ничто живое не способно пробиться. Удар снаряда в катер, режущий свист осколков наповал сразивших Сипягина и офицеров дивизии. Объяснять все это маршалу не имело смысла. Полководец не понял бы его, как он сам не понял бы младшего по чину офицера, не выполнившего задания. «Лучше бы убило меня, а не Сипягина», — вторично подумал Гладков.
Вошел дежурный офицер и, придав усталому, небритому лицу бодрое выражение, отрапортовал:
— На проводе Ставка Верховного Главнокомандования. Запрашивают: высадились ли наши войска в Крым?
— Погоди! Десять раз одно и то же, — рассерженно отмахнулся маршал и, обращаясь к полковнику, закричал: — Москва ждет, что я скажу?.. У моего дома собрались корреспонденты всех газет. Что я скажу? Что ты побоялся подойти к берегу? Да?
— Не знаю, что им сказать, — тихо проговорил Гладков. — Только я не боялся…
Скрипнула дверь, и в ней, как в раме, возник высокий молодой полковник. В поднятой руке его, словно голубь, готовый вырваться, белела газета.
— Ура, товарищи! Наши на том берегу и успешно наступают.
Наступила пауза.
— А ты откуда знаешь, начальник политотдела? — со смешанным облегчением и недоверием спросил маршал.
— Как откуда? В газете написано.
— Постой, постой, в какой газете? Что написано?
— В нашей, армейской, «Знамя Родины».
— Ну-ка читай, — попросил маршал, доставая из футляра очки в золотой оправе.
— Заметка называется «Наши войска ворвались в Крым», — громким голосом, отчетливо прочел начальник политотдела.
— Ничего не скажешь, заголовок хорош, — хором подтвердили корреспонденты, под шумок протиснувшиеся в комнату.
Отчетливо выговаривая каждое слово, начальник политотдела прочитал пятьдесят строк, сделал ударение на подписи: майор Иван Аксенов.
Корреспонденты выскользнули из комнаты и, прыгнув в свои машины, помчались в Тамань, на узел связи.
— А может, он с этого берега накропал? Знаем этих борзописцев — все могут выдумать, фантазии у каждого хватает на десятерых, — сказал маршал повеселевшим голосом.