Командир дивизии и комиссар беспрерывно курили махорку, отказавшись от легких папирос.
Поддерживая комиссара, Старков говорил, что мы допятимся до Днепра и остановимся там на время. Возможно даже оставим Донбасс. Важно увести армию и материальную часть, а территорию всегда можно вернуть обратно.
В армии поговаривают о том, что военные действия переносят в глубь страны нарочито, чтобы приблизиться к резервам, выиграть время, заставить противника выделять гарнизоны в занятых городах, и когда военные действия распространятся на большом пространстве, стратегически атаковать фашистов с флангов и тыла. Это были отстоявшиеся, отточенные тысячами людей мысли, придуманные для самоуспокоения, для оправдания отступления… Старков и Куранов продолжали говорить, когда к нам прибежал запыхавшийся старшина и, едва переводя дух, выпалил как из ружья:
— За лесом садится немецкий десант!
Мы помчались на опушку леса. Куранов бежал, держа за руку задыхающегося Старкова.
Семь транспортных самолетов «Ю-52» сидели на земле, автоматчики деловито вытаскивали из их широких дверей пулеметы и какие-то ящики; девять самолетов медленно планировали на посадку.
— Это наши самолеты — подмога нам… Если бы это были немцы, меня бы предупредили, — бормотал растерявшийся Старков, не замечая черных крестов на фюзеляжах самолетов.
Во весь дух я побежал к танкам и на свой страх и риск от имени командира дивизии приказал танкистам атаковать самолеты.
На полной скорости пронеслись мимо четыре танка и исчезли в черной туче пыли и дыма, в которой, как молнии, стали возникать желтые вспышки орудийных выстрелов.
Туча разрасталась, из сине-черной становилась багровой, видимо, самолеты горели. Фашистские солдаты выскочили из дыма и, как оглашенные, побежали вправо, туда, где ощетинился железом бетонный укреп- район. Оттуда застрочил пулемет, и люди свалились, как трава под взмахом острой косы.
— У меня дочь учится в балетной школе… Ей всего шестнадцать лет, — почему-то промолвил Старков.
Самолеты, находившиеся в воздухе, сделав круг, улетели прочь.
Танки, атакующие самолеты — незабываемая картина, которую можно было видеть только один раз в жизни, да и то в первый год войны.
Завечерело.
Раненые стали бредить. Красавец из Черниговской области с перебитыми ногами пытался бежать вперед, звал товарищей за собой, в атаку.
Связь между дивизией и корпусом оборвалась.
Отрезанный от всего мира, полк был как бы живым островком в море неизвестности и опасности. В темноте над лесами взвивались ракеты. Белое, иззелена-синее и красное пламя их мертвым огнем освещало мрачные верхушки деревьев, над которыми носились угрюмые черные птицы.
Разведчики доносили, что противник обходит полк со всех сторон. Да это было видно и без разведчиков. То здесь, то там вспыхивали невысокие белые ракеты, обозначавшие, что фашисты достигли рубежа, откуда взвивалась ракета.
Положение становилось серьезным. Все уже были наслышаны о немецких клиньях и клещах и, вглядываясь в кромешную темень, ежеминутно были готовы отразить нападение.
Часов в десять вечера командира дивизии потребовали к телефону. Вызывал его один из связистов, ушедших исправлять повреждения на линии связи.
Связист сказал, что с конца оборванного провода связался с командиром корпуса и тот передал через него важный приказ, о котором по телефону говорить нельзя. Приказ этот он может сообщить только устно командиру дивизии. Идти он не может, так как у него прострелена нога. Связист просил послать ему навстречу двух красноармейцев. Весь этот разговор могли сочинить оккупанты, чтобы захватить наших «языков». Посоветовавшись с Курановым, Старков послал к связисту отделение красноармейцев.
Бойцы прошли через глушняк, держась за телефонный провод, и вернулись через сорок минут, неся на руках раненого связиста. Приказ из корпуса был краток — отходить на Адамовку, Гранов, Тышковку.
Командир дивизии вызвал к себе начальника укреп- района и приказал ему отходить вместе с полком.
Странное зрелище представлял этот УР — старое вооружение с него сняли, а новое не привезли.
Я читал книги, связанные с обороной Вердена, и знал, что укрепленные районы являются одним из важнейших элементов современной организации обороны государственных границ.
— У меня не люди — орлы! — хвастливо рапортовал начальник укрепрайона — молодой бритоголовый майор.
— Я здесь старший и приказываю вам немедленно покинуть укрепрайон, взорвать доты и отходить с нами, — потребовал Старков.
Обескураженный начальник укрепрайона ушел, и больше мы его не видели.
Полковник построил колонну. Впереди — танк, за ним шло до двух рот пехоты, дальше двигались грузовики, наполненные ранеными, потом снова пехота. Три легковые машины и один танк замыкали колонну. Два танка выделили в боковое охранение.
Не успели отъехать и тридцати метров, раздался крик. Первое впечатление — открылся борт грузовой машины и оттуда выпали раненые. Но потом выяснили, что два красноармейца заснули на дороге и машина переехала им ноги. Один раненый попросил морсу, и Валя Лазорик сунула ему в рот пригоршню черной ежевики. Когда она только успела ее нарвать?
Через несколько минут колонна свернула с дороги и пошла напрямик по неубранному полю ржи. Сзади, из леса, в котором мы только что находились, взвилась зеленая ракета — сигнал, что мы ушли. Немецкая артиллерия тотчас перенесла огонь вправо, в сторону падения ракеты. Эхо от взрывов перекатывалось по верхушкам деревьев, но снаряды или не долетали, или перелетали через колонну.
— Берегите ходули. При отступлении главное ноги, того, кто их разотрет, бросят на дороге, — напомнил мрачный голос из темноты.
Преодолев несколько километров бездорожья, въехали в тревожно сказочный лес. Узкую дорогу размыли дожди, над ней сплетались ветви деревьев, из земли выглядывали омытые водой белые корни. Машины ехали как бы в темном туннеле, иногда вклинивая во мрак синие полосы затемненных автомобильных фар.
Что было впереди — никто не знал.
Колонну нагнал всадник, сидевший на неоседланной запаленной лошади.
— Эй вы, славяне, где командир полка?
— Я комиссар дивизии, — сказал Куранов.
— Фашисты задали деру из Гайсина… Прекратили движение на всех дорогах… Видимо, боятся нашей ночной атаки.
— Вы кто такой? — недоверчиво спросил Куранов.
— Вы, что, не узнаете меня, товарищ комиссар? Красноармеец третьей роты Максимушкин. Вы меня сегодня от расстрела спасли. Наша рота ворвалась в город, меня поранили, а потом отступила, а меня жители спрятали. Они мне и лошадь достали и дорогу показали, как только драпанули немцы… Видать, кровь свою пролили мы недаром, убежали на ночь фашисты из города!
— Значит, оставили Гайсин! — обрадованно воскликнул Старков. — Нам только это и надо. Наша задача была сковать немцев в течение дня.
На рассвете выбрались из леса, увидели на опушке подбитый броневик и опрокинутые грузовые машины.
Перед нами, как из тумана, возникло село. На околице его встретили красноармейцев из других отходивших полков, увидели бойцов мотоциклетного полка, одновременно с нами безуспешно атаковавшего Гайсин с противоположной стороны.
Доехали до Гранова — маленького провинциального местечка — и нашли там штаб корпуса. Связисты торопливо сматывали провода, снимали шесты, на трофейные немецкие автомобили, выкрашенные серой краской, грузили пишущие машинки и чемоданы с личными вещами офицеров.