- Сможем, - я нежно погладил ее щеку тыльной стороной ладони. Времени оставалось совсем мало. - Теперь, когда это все случилось, я понял, что ошибся... Про тебя и меня. Мы можем быть вместе. Я люблю тебя...
Я почти не врал: в тот момент я действительно чувствовал нечто похожее на любовь к этой несчастной девчонке, оказавшейся не в том месте не в то время. Но так любят ребенка, не женщину.
Тем не менее, ее глаза заискрились так ярко, что в какой-то момент я даже поверил, что ошибся и с ней все будет хорошо. Но это была не неожиданная жизненная сила, а просто слезы. Надеюсь, слезы счастья.
- Правда? - София сжала обеими руками мою руку.
- Правда, - через силу улыбнулся я.
Я не думал ни о Лите, ни об Алтае, хотя они стояли совсем рядом, и им тоже было больно. Я был благодарен зверю первой серии за его молчание, он ведь тоже знал, что его смотрительница умирает, не мог не знать.
Глаза Софии казались двумя чистыми сапфирами на ее грязном, окровавленном личике. Никогда не забуду эти глаза... Уже знаю, что буду хотеть забыть, но они останутся со мной навсегда.
- Я, наверное, такая страшненькая сейчас, - она показала в улыбке окровавленные зубы. И правда больше боли не чувствует... скверный это знак. Природа освобождает от боли тех, кому больше не может ничего дать.
- Ерунда, ты красивая. Самая-самая красивая.
- Кароль, а ты можешь... Знаю, что сейчас я выгляжу не лучшим образом, но... ты можешь поцеловать меня? Я так давно хотела... Ты для меня важен, очень! Пожалуйста...
Говорила она с трудом, часто дышала, и я слышал хрип. София не понимала, что с ней происходит, но я-то понимал.
Я наклонился над ней, стараясь не давить на ее хрупкое, казавшееся теперь полупрозрачным тело. Тонкие ручки девушки едва ощутимо обняли меня за шею, София попыталась приподняться, но я не дал ей этого сделать... Вернее, не дал понять, что она не может этого сделать.
Я целовал ее очень осторожно, нежно, как целовал обычно Литу. Нет, я не любил Софию, просто в такой момент я не мог поступить иначе. Я чувствовал вкус ее крови, старался не обращать внимания на то, что она слабеет, но не мог. Однако ее аура светилась счастьем, только это и успокаивало меня.
Лишь в человеческих фантазиях любовь творит чудеса, в нашей истории чуда не было. Для Софии не существовало сейчас ничего, кроме этого поцелуя, поэтому она не почувствовала, что происходит. Но я-то почувствовал! В какой-то момент руки, обнимающие меня, упали на землю, тело вздрогнуло и замерло и...
Так получилось, что я забрал ее последний вздох.
***
Удар, еще удар... Мерный гул разносился по всему бассейну, но он почему-то не вызывал во мне обычного раздражения. Внутри меня будто все онемело, и продолжалось это не первый день.
- Кароль!
Даже Лита не способна была вывести меня из этого состояния. Я был виноват перед Софией, чертовски виноват! Я не уберег ее. Если бы я не струсил тогда, в первый раз, и сразу разобрался с этим «Летучим голландцем», она была бы жива сейчас!
Я рассказал обо всем этом моей смотрительнице. Лита, конечно же, стала на мою сторону, сказала, что иначе и быть не могло. Увы, это не помогло, вина и стыд продолжали разъедать меня изнутри.
- Кароль, ну вылезай!
Я не хотел ни с кем общаться. Меня навещали мои друзья, и я был признателен им за это, но не больше. Они не помогали.
- Как хочешь! Можешь сидеть там хоть целую вечность!
Лита ушла. Я думал, что это не будет иметь значения, но снова ошибся. Само ее присутствие действовало на меня успокаивающе.
Тогда я и решился. Я выплыл из ниши, выбрался из своего бассейна и направился к лестнице, ведущей из моей комнаты прямо в кабинет Литы. Мне вдруг безумно захотелось видеть ее рядом с собой, чувствовать ее, теплую, живую...
Когда я появился в ее кабинете, Лита садилась за стол, но при виде меня встала. Радость, осветившая ее лицо, подействовала на меня сильнее, чем любые слова. Если бы я мог плакать, я бы, наверное, плакал сейчас. Но такой возможности природа мне не дала, поэтому я просто сказал:
- Из-за меня она умерла...
Лита взяла меня за руку, отвела к кровати. Забавно, но я чувствовал себя маленьким ребенком тогда... временное помешательство, не иначе. Около часа моя смотрительница разговаривала со мной, объясняла, утешала. Так уже было когда-то, когда я боялся, что потеряю свою чешую и стану бесполезным.
По большому счету, Лита была для меня спасением в самые трудные периоды моей жизни. Я редко говорил ей об этом, но всегда знал.
Когда она закончила, мне показалось, будто закрыта определенная глава. Да, я буду помнить о Софии, скучать по ней, винить себя. Но главный душевный траур, как назвала это моя смотрительница, завершен. Такие периоды не могут длиться вечно.