Финикийские и филистимлянские города были собраны в девятую сатрапию, которую посетили сам хазарапат Хидалу и сиятельный Хутран. Они лично побеседовали с каждым местным князем, царем и бывшим ассирийским наместником. Евнух Тайта тоже удостоился беседы, на которой безмерно удивился тому объему информации, которым владели высшие лица государства. После того разговора Тайта был удостоен звания Азата и получил третий класс в имперской иерархии. Повесив заветную цепь на шею, он был приведен к присяге новому царю. Хотя, лично для него, Тайты, ничего не поменялось. Как была империя, так и осталась. Ну царь новый, так это случается, все мы смертны. Но вот фраза самого сиятельного Хутрана, что вызывал ужас у знавших его людей, удивила его до глубины души.
— Я тебе советую, Азат, почаще беседовать со святыми людьми, служащими единому богу и священному огню. Тогда ты поймешь, что и как должно требовать от своих людей. Не нужны запутанные законы там, где люди искренне верят в бога и следуют его заветам. Делай добро, поступай по совести и никогда не лги. И тогда ты будешь чист перед законом.
Сказать, что Тайта был удивлен, это не сказать ничего. Все боги того времени были подобны людям, и лишь Ахурамазда выделялся из их ряда. Он не пил, не скандалил, не предавал родственников и не насиловал малолеток. Он вообще был скорее символом, недоступным для понимания, чем привычным божеством. И жертвы ему были не нужны, потому что он был беспредельно могущественной и мудрой сущностью. Ну какие там могут быть зарезанные бараны или быки, это же просто смешно. Жертвой ему была праведная жизнь и ежедневные правильные поступки. Ложь в его глазах была грехом, и никакие приношения в храм не могли этого исправить. Ведь бог не лавочник, чтобы торговать прощением. И Тайта это принял, причем принял искренне. Имя ум холодный и рациональный, он попробовал поступать по совести и увидел, что получается как-то даже более эффективно. Пороть провинившихся он стал реже, а порядка стало куда больше. Особенно, когда бритоголовый сотрудник сиятельного Хутрана начал работать, очистив город от криминальных элементов. Население притихло в испуге, а потом даже обрадовалось. Грабежи практически прекратились, и горожане уверенно связывали это с появлением свежих могил за городской стеной.
Новая серебряная и золотая монета оживила торговлю, а расчеты медью вызвали просто взрыв на рынке. Великий царь законодательно запретил платежи зерном, и теперь каждый работяга имел выбор, поесть ему сегодня, выпить лишний стаканчик или купить себе новую одежду. И зачастую получалось так, что вместо того, чтобы съесть свою пайку ячменя, какой-нибудь землекоп откладывал фулус за фулулсом, а потом покупал себе новую цветную тунику, удивляя соседей непривычной роскошью. Или жена его новую одежду себе покупала, что, откровенно говоря, случалось куда чаще. В городе мелькали какие-то непривычные лица и слышалось множество наречий. Вместо ассирийцев в гарнизон посадили эламских лучников и полусотню конных персов, чтобы разбойников по пустыне гонять. Солдаты взяли за себя местных вдовушек пофигуристей, благо после иудейских налетов вдов много было, а те нарожали ребятишек, что лопотали на всех языках сразу. Местные дамы за солдат охотно шли. Парни справные, пятый класс, на минуточку, и серебром каждый месяц плата за службу идет. И ходила такая вдова по улице, нос задрав, потому как не всем такое счастье выпадает. Люди, пытаясь договариваться, учили новые слова и незаметно для себя применяли их к месту и не к месту. Жизнь потихоньку менялась.
А еще азат Тайта совершенно точно уяснил для себя одну важную вещь. Единый бог, что был воплощением всего самого лучшего, доброго и светлого, размазней не был. И если справедливость и закон требовали проломить кому-то голову или приколотить к кресту, то никаких возражений от высшей сущности и его служителей не поступало. Напротив, справедливое возмездие тоже считалось крайне благочестивым поступком. И это заложило основы новой морали, которая впоследствии сделала мир сильно отличающимся от привычного нам. А на бытовом уровне не поменялось ничего. Человеческая жизнь по-прежнему ничего не стоила, и это полностью согласовывалось с новыми религиозными постулатами.