— Как притесняла, они и без нашего спектакля знают, — улыбалась учительница, — на себе испытали. А вот на Кабаниху и Дикого им посмотреть полезно. Есть похожие и в Зареченске.
Вышло так, что Яков играл в новом спектакле Бориса, а Люба Звягинцева — Катерину. Они стали встречаться не только на репетициях. Маленькая Люба, тоненькая и хрупкая, не блистала красотой, но очень хороши были у нее глаза — большие, темно-синие и очень выразительные. Вот эти глаза и лишили покоя Якова. Немалую роль сыграл и подлинный драматический талант девушки, а также ее образованность, начитанность и еще — веселый характер. Якову с ней было интересно, и, если случалось день-другой не встречать учительницу, то места себе не находил.
Вот и сегодня Люба, наверное, в клубе. Вчера они вместе слушали доклад приезжего, а потом долго гуляли по Зареченску, болтая о всяких пустяках. Условились встретиться и сегодня, а тут отец со своим разговором. И хоть бы говорил скорее, да и дело с концом, нет, дует свой чай, кажется, уже десятую чашку да рассказывает матери про нового директора. Отцу в клуб не идти, и вообще он никуда не торопится, так мог бы понять, что Якову не терпится поскорее уйти. Опоздает, начнут читать новую пьесу, которую собираются поставить к десятой годовщине Октябрьской революции. Какая же это пьеса? Кажется, Маяковский…
А Егор Саввич словно и не замечал хмурого вида сына. Но вот он поставил блюдце, бросил в вазочку остаток сахара и шумно стал отдуваться, подавляя икоту.
— Пойди-ка, мать, посиди нето где-нибудь. Нам с Яковом потолковать надо. Мужской разговор у нас.
Аграфена Павловна послушно поднялась и ушла в горницу. Егор Саввич проводил ее взглядом и повернулся к Якову.
— Что надулся как мышь на крупу? Вижу, не сидится тебе. Ерзаешь как на угольях. Опять к своим комсомольцам бежать собрался?
— А чего дома-то сидеть? — вопросом ответил Яков. — В клубе весело.
— Ну-ну, конечно, дома-то со стариками какое веселье. Опостылели мы тебе.
— Нет, зачем же так говоришь, — растерянно возразил Яков, — и дома хорошо, только и погулять охота. Ты сам-то, когда молодой был, тоже, поди, не сидел дома.
Егор Саввич самодовольно улыбнулся, погладил бороду.
— Я-то? Бывало. Проходу девкам не давал. Немало их от меня наревелось. Тогда никаких комсомольцев, слава богу, и знать не знали.
— Вот и плохо, что не знали.
— Уж не собрался ли и ты в комсомолию?
Яков неопределенно мотнул головой.
— Ты вот что, ты шибко-то не торопись. Воробушек торопился да маленьким родился. Это дело такое, тут подумать надо.
— Я и думал. Каргаполов обещал…
— Плевал я на твоего Каргаполова. Ты мне им в нос не тычь. Отца спросил? Вот то-то. Без моего позволения и думать не моги. Понял?
Наступило тягучее молчание, только слышно было, как попискивает остывающий самовар, словно в него залетел комар и не может вырваться на волю.
Егор Саввич искоса взглянул на сына. Яков, наклонив голову, чертил чайной ложкой узоры на скатерти. Отец выдернул у него ложку.
— Не калечь добро, не заработал еще.
Опять помолчали. Все это был еще не тот разговор, Яков понимал и терпеливо ждал. А отец будто испытывал его терпение. Но вот он снова заговорил, и сын сразу насторожился.
— Что, Яков, нравится тебе работа на шахте?
— Если по совести говорить, скучно.
Сыромолотов понимающе кивнул.
— Много золотишка-то через ваши руки проходит, а в руках шиш остается.
Яков встревоженно взглянул на отца: куда он клонит? Странный какой-то разговор получается.
— Раньше-то, бывало, вольно люди старались. — Егор Саввич говорил не торопясь, словно думал вслух. — Кто фартовый да умелый, тому и везло. В нашей земле золота много. Умным людям оно дается. Сколько добыл, все твое.
— У одного много, а у другого ничего. Разве так правильно? Один богател, а тысячи голодными ходили.
— Лодыри да пьяницы ходили, прощелыги разные. Слушай, Яков, хочу я по лесу побродить, землицу посмотреть, а для компании тебя взять. Может, и пофартит нам. Найти бы золотишко да потихоньку, чтоб лишние глаза не видали, постараться. Припасти бы золотишка сколько ни на есть.
— Зачем нам золото, тятя? — Яков с удивлением смотрел на отца. «Так вот какой разговор». — Живем мы в достатке. Не пойму я тебя что-то.
— Дурень ты, вот и не понимаешь, о чем речь, — закипая, ответил Егор Саввич. — Не бедно живем. А можно богато. Так ли раньше-то жили. А вот придет доброе время и снова заживем.