— Постой, тятя, про какое доброе время говоришь?
— За постой деньги платят. Про то самое время, что было и, бог даст, опять будет.
— Значит, про старые порядки? Не вернутся они.
— Не вернутся? Да чего ты понимаешь, молокосос. Поумнее тебя люди есть, — Егор Саввич сердито посмотрел на сына. А он-то собирался ему про находку рассказать да вместе из той ямки золото добывать. Разве такому можно доверить. Растрезвонит по всему поселку. Вот вырастил сынка-помощника.
Немного успокоившись, Егор Саввич вкрадчиво заговорил:
— Слушай, Яков, ты у нас один. Ни второго сына, ни дочки бог нам не послал. Мать хворает часто, да и я не больно стал крепок. Сколько еще проживем — неизвестно. А помрем, останешься ты, как перст, один на белом свете. Дом, хозяйство какое ни на есть — все тебе откажу. Все, все до последней копейки тебе достанется.
— Зачем, тятя, такое говоришь? Вам с маменькой еще жить да жить.
Яков умолк, не зная, что еще сказать. Куда клонит отец, что у него на уме?
Егор Саввич нагнулся к сыну и ласково закончил:
— Сколько-то, конечно, еще поживем, а потом… потом уйдем из этого мира. И останешься ты один. Не справишься с хозяйством. Жениться тебе пора, Яшенька.
Сын вздрогнул и почувствовал, как горячая волна прошла по телу от макушки до пяток.
— Жениться тебе пора, — еще ласковее повторил отец. — И нечего краснеть, не девица. Дело житейское, угодное богу. Парень ты собой видный, не глупый. За такого любая девушка пойдет, только помани.
— Да чего ты, тятя, выдумал. Зачем это, какая мне женитьба, сам только что молокососом называл.
— А не серди отца. Оно бы, может, и погодить, да время-то уж больно беспокойное. Все вверх дном перевернулось. Ты не думай, я ведь такое дело не между двумя чашками чаю надумал. Давно такую мысль держу, давно ты меня беспокоишь. По клубам бегаешь, с девками шляешься. Измотают они тебя. Понимаю, конечно, молодому парню в силе хочется и погулять, и побаловаться. Однако пора и остепениться.
Яков смотрел на отца, в голове у него все спуталось. И среди этой путаницы выплыло лицо — смеющееся, с большими, сияющими, как звезды, глазами. Люба! Что, если сказать? Раз уж отец завел такой разговор, то самое время признаться. Только вот как сказать, если с девушкой об этом речи не было. Не спрашивал даже, любит ли она, и сам не говорил о своих чувствах. А вдруг откажет? Сраму не оберешься, на весь Зареченск позор. Попросить отца подождать, подумать, мол, надо, а тем временем с Любой обговорить все.
Мысли прервали слова отца:
— Я тебе и невесту приглядел. Славная девушка.
— Невесту? — Яков оторопело посмотрел на отца. — Постой, тятя, как же это так. Зачем же сразу и невесту. Подумать надо бы.
— Чего тебе еще думать. Родному сыну худа не пожелаю, не тревожься; Спросил бы лучше, кто невеста. — Егор Саввич хитро посмотрел на Якова и с торжеством закончил: — Дуня — твоя невеста. Что скажешь?
— Да ты, тятя, шутишь, наверное, смеешься надо мной.
— Никаких шуток здесь нет. Всерьез говорю. Дуня — девушка не балованная, здоровая, такая хозяйство поведет. И собой пригожая.
— Нет, тятя, не по мне она. Только и умеет, что в церковь ходить.
— Худого в том не вижу. В церковь ходить — дело христианское, не то, что ваши клубы.
— Нет, тятя, — упрямо повторил Яков, — как хотите, а не надо мне Дуню.
— Дурак! — крепкий волосатый кулак Егора Саввича грохнул по столу. Подпрыгнули и зазвенели чашки, а самовар перестал петь и застучал быстро-быстро. — Завел свое — «не по мне». Да что ты понимаешь в жизни. Я-то пожил на свете, знаю, что к чему.
— Не люблю я ее, можно ли так-то, без любви-то.
— Поживешь — полюбишь. Я так хочу, вот и весь сказ.
— Не будет этого, — тихо сказал Яков, пряча глаза от сердитого взгляда отца.
— Я те дам, не будет. Ишь, чего выдумал. Мать! Мать, поди сюда.
Из горницы выплыла Аграфена Павловна.
— Чего звал, Егор Саввич?
— Нет, ты посмотри на него, мать. Отец ему волю свою высказал, а он заладил — «не будет», «не будет».
— Да о чем вы?
— О чем, о чем, — раздраженно перебил Сыромолотов, — говорил же я тебе, женить пора Якова. А ему, видишь ли, невеста не по нраву. Ишь, прынц какой выискался. Дуня ему не невеста. Так какого еще тебе рожна надо?
Последние слова были обращены к Якову. Он сидел, не поднимая головы. Аграфена Павловна подошла, присела рядом, положила мягкую, пухлую руку на кудрявые волосы сына, провела ласково.
— Слушаться надо отца, Яшенька, он худого не присоветует. Да и чем Дуня тебе не нравится? Дурного слова о ней никто не скажет. Женись, Яшенька, успокой нас. Бог знает, сколько нам с отцом по земле ходить осталось. А мне ведь тоже охота внучат понянчить.