— Белья много накопилось. А в жару сохнет быстро. Что рано? Не ждали мы. Щи-то еще не упрели.
— Не обедать я, не до того. Принеси-ка с погреба квасу.
Невестка вытерла о передник руки и, взяв высокую глиняную кринку, пошла в погреб. Васютка, ласкаясь, заглядывал деду в глаза.
— А я каталажку построил. Бо-ольшую. Там жуки сидят.
Егор Саввич потрепал внука по щеке, и на сердце у него сразу потеплело.
— Каталажку? Зачем она?
— Жуков сажать. Пойдем, покажу.
— Потом, Васютка, недосуг мне сейчас.
— А когда ружье купишь?
— Куплю, куплю.
— Нет, скажи когда.
— Скоро. Вот съезжу в одно место, а потом в Златогорск, там и куплю.
— Оно стрелять будет?
— Будет. Что за ружье, ежели не стреляет.
Сыромолотов сел на лавку, снял фуражку и стал вытирать полотенцем лицо и шею. Дуня принесла квас. Кринка запотела, и Егор Саввич, увидев ее, еще сильнее захотел пить. Одну за другой выпил две кружки холодного, пахнущего смородинным листом, квасу.
— И мне дай квасу, — потянулся к нему Васютка. — Я тоже хочу.
Егор Саввич придвинул ему кружку.
— Пей нето. Дуня, я сегодня поеду, дело есть. Вернусь завтра.
— Как же это? Не обедамши?
— Некогда ждать мне твой обед. Собери, что есть на дорогу. Да быстро. Мелентьевна-то где?
— К соседке вышла.
Через полчаса Сыромолотов шагал на конный двор с небольшим узелком в руке. Санька Игумнов не ждал быстрого возвращения старшего конюха и дремал в холодке на траве.
— Чего валяешься-то? — услышал он над собой сердитый окрик. — Лоботряс!
Парень вскочил, обалдело глядя на Сыромолотова.
— Нечего на меня кричать. Ну, лег. Ну, што?
— А то, что на работе ты. Зашел бы кто, увидел, что тогда? Вот сказал бы, как на конном дворе робят. Опять же мне из-за тебя, непутевого, нагоняй.
— Никто же не пришел. Не кричи, дядя Егор, я тебе не сын. Ишь, расходился.
— Бить тебя некому, Санька. Лошадь мне надо, съезжу недалеко тут. К ночи вернусь, а может, утром. Карек-то дома?
— Так его же перековывать надо.
— Тьфу ты! Вот чем валяться, и отвел бы в кузню. А Серый где?
— Серый дома, так ведь ежели директору понадобится…
— Седлай и помалкивай. Да живо.
Санька не двигался, хмуро смотрел на старшего конюха. В другое время непременно огрызнулся бы, но сейчас, чувствуя за собой вину, молчал, хотя все в нем возмущалось и на языке вертелись злые слова. К тому же, интересно было парню, куда это спешно собрался Сыромолотов, какое такое у него дело. Но знал, если и спросить — все равно не скажет.
— А ежели директору Серый-то понадобится… — опять начал он, но Егор Саввич закричал:
— Ты чего мне директором-то в нос тычешь? Карьку ему запрягешь. Я над тобой начальник, я отвечаю.
Игумнов пожал плечами: ладно, мое дело маленькое и я за это не ответчик. Не торопясь, вразвалочку пошел в конюшню. Егор Саввич сел на колоду, нетерпеливо постукивая каблуком по дереву. Все его помыслы были там, в тайге, на лужайке, где лежат в земле тяжелые самородки. Скорей туда, узнать целы ли. А тут теряй время из-за какого-то паршивого Саньки… Из конюшни донеслись ржанье Серого и злой окрик Игумнова. Потом парень вышел во двор, ведя лошадь к колодцу в углу двора. Загремел ведром, опуская журавль. Напоив Серого, Санька подвел его под навес, выбрал из развешанных на крюках седел одно и начал прилаживать. Все это он делал нарочито медленно, мстя таким образом старшему конюху. Егор Саввич не вытерпел, подскочил к нему.
— Да ты что, будто вареный. Али седлать разучился?
— Коли не нравится, седлай сам, — огрызнулся Санька.
Сыромолотов выругался и, оттолкнув Саньку, сам быстро заседлал Серого, туго затянув подпругу.
Выезжая с конного двора, он столкнулся с Пашкой. Паренек вел в поводу усталого коня.
— Дядя Егор, — весело сообщил Пашка, — а директор-то не прогнал меня. Еще даже благодарил. Молодец, говорит, Пашка, очень важную весть доставил…
— Да пропадите все вы пропадом, — зло отозвался старший конюх и ударил каблуками сапог по крутым бокам Серого. Конь сразу взял галопом.
Пашка посмотрел ему вслед.
— Вот меня ругал, по жаре гоняю, а сам-то…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Егор Саввич галопом промчался по безлюдным в этот час улицам поселка, разогнав возившихся в пыли кур. За последними домами перешел на рысь, то и дело подгоняя коня ударами каблуков. Серый каждый раз вздрагивал от ударов, зло прижимал маленькие уши и делал рывок, звонко щелкая подковами по сухой, твердой земле.