— Так вот, узнал я про это, и надумал спектакль такой разыграть, пугнуть вас для смеху. Скучно вам в тайге-то, дай, думаю, повеселю.
— Минутку, Егор Саввич, это вы хорошо придумали — повеселить нас. Правда, у нас тут ни кино, ни театра. Спасибо за представление. Только я одного не пойму: дорога на Холодный в стороне лежит. Как же вы сюда попали?
— Нарочно крюк сделал. Эка важность лишний десяток верст. А заодно, думаю, узнаю, не надо ли вам чего.
— М-да… Ну, спасибо вам, Егор Саввич, и за спектакль, и за внимание. А я увидал вас и нехорошо подумал: что за бешеный из лесу выбежал или того… — Виноградов постучал пальцем по лбу.
— Сумасшедший? — догадался старший конюх и опять раскатился смехом. — За сумасшедшего, значит, приняли? А я таким и желал представиться.
Сыромолотов смеялся, всем видом показывая, что ему хорошо и весело, хотя на сердце скребли кошки и с удовольствием он придушил бы и Виноградова, и Сашку и даже Ксюшу.
— Талант у вас, Егор Саввич, талант, — инженер жадно затягивался дымом папиросы. — Можно сказать, артист вы. В клубном бы кружке вам играть, а?
— Да что вы, Виктор Афанасьич, я ведь так, для шутки. Какой из меня артист.
— Скромничаете. А где же лошадь-то оставили?
— Тут неподалеку. Закурить нет ли?
— Вот, пожалуйста, — инженер протянул пачку «Наша марка». — А вы давно курить стали?
— Не курю я, так, балуюсь иногда.
Виноградов бросил окурок, вдавив его по таежной привычке сапогом в землю.
— Нам работать надо, Егор Саввич, дело не велит стоять.
— Как же, я понимаю, — Сыромолотов встал, стряхивая приставшую к одежде землю. — А верно, что золото тут богатое? И самородки будто?
— Верно. Очень перспективный участок, — серьезно ответил инженер. — Мне такой еще не встречался. Вот вы насчет самородков заговорили. А мы тут копали в одном месте и на скелет человеческий наткнулись. Череп проломлен…
Сыромолотов закашлялся, папироса выпала из задрожавших пальцев.
— Бог с вами, Виктор Афанасьич, какие страсти рассказываете.
— Нет, в самом деле, человека здесь кто-то убил да и закопал. Побывал кто-то до нас… А я думал нервы у вас крепкие. Ну, не буду, не буду.
— Почему же, хоть и жутко, а интересно. Шкелет, значит, вместо самородков-то?
— Скелет, — подтвердил Виноградов. — Но вы дальше послушайте. Нам в том месте необходимо было продолжать копать. Перенесли мы останки вон туда, к пригорку, захоронили, а там, где лежал этот несчастный, один за другим самородки стали попадаться. Некрупные, правда. Будто нарочно кто могилу ему золотом выстелил.
Старший конюх, бледный от волнения, молча смотрел на инженера, а в уши било одно слово: золото, золото, золото.
— Больше пуда сразу взяли самородков, — продолжал Виктор Афанасьевич. — Убил кто-то беднягу, да и заставил мертвого золото стеречь, — он пристально посмотрел на Сыромолотова и медленно повторил: — Убил и заставил золото стеречь…
У Егора Саввича пересохло в горле. «Всех бы вас поубивать, окаянных. Из рук золото вырвали. Сразу пуд… А сколько его еще тут, в земле-то. И ведь мое, мое золото. Ну погодите, дайте только срок…»
— Жарища какая. Красавица, водица у тебя найдется? Страсть, как пить охота.
— Чаю хотите? — спросила Ксюша. — У нас чай от завтрака остался, холодный, правда.
— С превеликим удовольствием выпью.
Ксюша принесла кружку чаю, и Егор Саввич стал с жадностью пить, расплескивая на бороду.
— Пойду я, — сказал, вытирая толстые губы рукавом. — Бывайте здоровы.
— Спешное дело? — губы Виноградова кривила еле заметная улыбка, а глаза смотрели холодно и внимательно. — Оставайтесь обедать. Никита Гаврилович со Степаном Дорофеевичем скоро придут. Они на Безымянной.
— Благодарствую. С удовольствием бы остался, да мне ведь сегодня же и домой попасть надо. Так, может, наказ какой передадите? Прислать чего, может?
— У нас все есть, а Майскому я только что отправил письмо. На Холодный-то вы зачем едете?
— Сестра там у меня сродная. Прихворнула старуха, навестить просила.
— Тогда не смею задерживать.
Сыромолотов оглядывался, ища фуражку, забыв, что потерял ее, когда бежал к лужайке.
— Так я пойду. Кланяйтесь от меня Степану Дорофеевичу с племянничком.
— Непременно, непременно.
Егор Саввич повернулся и пошел, слегка раскачиваясь, похожий на медведя, вылезшего из берлоги. Опираясь на черенок лопаты, Виноградов провожал взглядом его широкую спину.
— Вот артист! — ухмыльнулся Сашка, повернув веселое, все в веснушках, лицо к инженеру. Он недолюбливал старшего конюха. — Напужать, говорит, хотел. А чего нас пужать-то? Мы не пужливые.