После обеда Петр Васильевич увел Майского в свой кабинет.
— Вот здесь мы можем поговорить спокойно, не опасаясь, что нас кто-то услышит.
Майский не ожидал такого вступления и немного растерялся.
— Тогда, наверное, вы мне скажете, Петр Васильевич, смогу ли я сегодня увидеть Громова.
— Скажу. Не сможете. Не увидите Леонида Павловича ни сегодня, ни завтра, и вообще неизвестно, увидите ли когда-нибудь.
— Объясните, Петр Васильевич, я ничего не понимаю.
— И я понимаю не больше вашего. Громов оказался врагом народа. Так мне сказали… А я в это не верю, — Земцов ожесточенно принялся гладить ежик седых волос. Глухо повторил: — Не верю! Знаю этого человека много лет. Да, он сын попа. Сельского захудалого попа. Да, он бывал за границей. Да, он попадал в плен к белочехам. Все так. Но Леонид Павлович член партии с 1915 года. Он сидел в царских тюрьмах, дважды бежал из ссылки. В плен попал полуживой, израненный так, что только его могучий организм мог выжить. Другой бы давно перешел в лучший мир. За границу его посылали в командировку, набираться знаний, опыта, учиться передовым способам золотодобычи. Он работал, не жалея себя. Его деловые качества вы знаете лучше меня. Я уже не говорю о том, что это энциклопедически образованный человек, отличный знаток своего дела. Принципиальный коммунист, честный, добрый, наконец. И вот… Леонид Павлович Громов — враг народа. Что вы на это скажете? Что? — последние слова Земцов выкрикнул, встал и нервно заходил по кабинету, бросая быстрые взгляды на директора Зареченского прииска. Майский ломал спички, чиркая по коробку. Руки его сильно дрожали.
— Скажу больше, Александр Васильевич, вас-то мне опасаться нечего. Громов такой же враг народа, как и мы с вами. Смешно, горько и обидно. Человек отдал революции, народу всего себя, всю свою жизнь, ум, энергию, все… Его арестовали несколько дней назад и увезли из Златогорска. Ко мне пришла жена Громова — пожилая, очень приятная женщина. Я немного знал ее раньше. У нее тоже была трудная жизнь. Просила объяснить, что произошло, в чем обвиняется Леонид Павлович. Как жена и как коммунист, она имела право это знать. А я… я не мог смотреть ей в глаза и ничего не мог сказать. Вразумительного. Потому что сам не знал и сейчас не знаю. Чего-то мямлил, обещал выяснить, помочь. Она ушла, опустив голову, сломленная неожиданным горем, и уж не знаю, что думала обо мне…
— Возможно, это действительно какое-то недоразумение, — сказал Майский, сминая папиросу и тут же доставая другую.
— Вы оглушили меня, Петр Васильевич, — тихо сказал Майский. — Я подавлен, не знаю, что думать, как это объяснить себе.
— А вы думаете, я знаю? Враги у нашего народа есть, их надо выискивать и беспощадно уничтожать. Как это у Блока? «Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг…» Да, не дремлет. На моей памяти, да и на вашей тоже еще свежо шахтинское дело, убийство Сергея Мироновича Кирова. Все это настораживает нас, в первую очередь, коммунистов, и требует: будь бдителен, учись распознавать врагов народа, прислужников капитала. Разоблачай их и уничтожай. Без этого нельзя. Мы в окружении врагов, их звериный оскал виден всюду: на западе, на востоке, на юге. Конфликты на востоке — это прощупывание наших границ, нашей готовности к отпору. Все понимаю, знаю. Немецкий фашизм — наш враг номер один, тоже понятно. Но что Громов враг — не понимаю. Не верю в это. Мне моя партийная совесть не позволяет поверить.
— Вы секретарь горкома, — жестко сказал Майский, — вы имеете определенные полномочия и власть. Неужели вы не можете ничего сделать, если, по-вашему да и по-моему тоже, человека обвиняют невиновного. Восстановить справедливость — ваш прямой долг, обязанность.
— Бросьте, — раздраженно перебил Земцов и сел против Майского. — Вы что же думаете, я не пробовал? Да я перестал бы уважать себя после этого. И знаете, как меня встретили? Сказали: не лезь не в свое дело, разберемся и без тебя.
Майский разглядывал корешки тисненных золотом книг на полках книжных шкафов. Читал названия механически, не воспринимая сознанием. Помолчав, Земцов заговорил снова. Видимо, у него была потребность высказать все, о чем он думал в последнее время.
— С первых дней Октября наши враги на всех перекрестках кричали о скорой гибели Советов. И не только кричали, предпринимали немало попыток свергнуть Советы. Прошло почти двадцать лет. Они не изменили к нам своего отношения, и смешно было бы ждать от них чего-то другого. Капитализм раздирают противоречия, там грызутся между собой. События в Испании, война в Абиссинии, приход к власти Муссолини и Гитлера, иначе говоря, фашизм в Италии и Германии, лихорадочное вооружение Японии — все это тревожно, Александр Васильевич. Мы должны смотреть в оба, быть готовыми в любую минуту к отпору. В воздухе носятся бациллы большой войны. Это заставляет нас быть особенно бдительными.