— Но-о! Пошли.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В Зареченск приехали глубокой ночью. Стук колес ходка гулко разносился по пустынным улицам. Лишь кое-где сонно взбрехивали собаки. Ксюша, заботливо укрытая брезентовым пологом, очнувшись от дремоты, смотрела на спящий поселок, иногда спрашивала:
— А здесь что, клуб?
— Нет, это школа, Ксюша.
— А там, дальше, вон где огонек светится?
— Вот там клуб.
— Вы о чем-то думаете, Александр Васильич?
— Думаю, где вас поместить на сегодняшнюю ночь. Сам я живу на квартире, домик у моих хозяев маленький, свободной комнаты у них нет.
— Вот хлопот-то вам из-за меня, — виновато сказала девушка. — Вы меня в контору отведите, там и переночую.
— А пусть она к нам идет, — вдруг подал голос Федя. — У тетки Васены места много.
— Удобно ли будет, Федя?
— А какие ей удобства? Постелить что найдется, укрыться чем — тоже.
— Но хорошо ли будить твою тетку среди ночи, да еще привести незнакомого человека.
— А чего ж? И разбудим. Тетка привычная. Я, бывало, и под утро приезжал, ничего, поворчит и перестанет.
— Смотри, Федя, ты отвечаешь мне за Ксюшу. Пойдете к его тетке ночевать?
— Пойду, если можно.
— Уверяет, что можно. Ночь переспите, а утром приходите в контору, там все и устроим. Представлю вас нашему доктору Оскару Миллеру. Милейший человек и хороший медик. А вот и моя квартира. Останови, Федя.
Майский спрыгнул с ходка.
— До свидания, Ксюша.
— До свидания, Александр Васильич.
Майский толкнул скрипучую калитку, быстрыми шагами пересек двор и поднялся на крылечко. Дверь оказалась незапертой. Савелий сидел в кухне, строгал большим кухонным ножом круглую палку. Рядом прислонился к стене костыль. Инвалид ремонтировал свою деревянную «ногу». Майский поздоровался с ним и, стараясь не шуметь, направился в свою комнату.
— Тебе письмо, Александр Васильич, — догнал его голос Савелия. — На столе под скатеркой.
— Спасибо, Савелий Зиновьевич. Не знаешь от кого?
Инвалид положил нож на колени, вытянул из кармана кисет и не торопясь стал свертывать цигарку.
— Приехал сегодня человек какой-то из Нового, он и принес. Просил передать лично. Как съездил-то, Александр Васильич?
— Хорошо, Савелий Зиновьевич, можно даже сказать — отлично. Завтра расскажу.
Александр Васильевич поспешил в свою комнату, чем вызвал недовольство Савелия, явно расположенного к разговору. Чиркнув спичкой, Майский нашел лампу и, обжигая пальцы, успел зажечь фитиль. Комната осветилась желтоватым светом. Нащупав под скатертью конверт, Александр Васильевич вытащил его и с минуту вертел в руках. На конверте ни подписи, ни обратного адреса.
Не понимая, почему он так волнуется, Майский медленно оборвал краешек конверта и вытащил сложенный вдвое лист плотной бумаги. Сразу посмотрел на конец письма. Там стояло: Лена. Ясно, письмо от Елены Мельниковой. Александр Васильевич сел поближе к лампе и начал читать. Видимо, Елена торопилась, писала размашисто, сокращая некоторые слова.
«Со времени твоего отъезда, — писала она после обычного приветствия, — на прииске Новом ничего не изменилось. Да и не могло измениться — слишком мало времени прошло. С Шестикрыловым работать легко. Ты ведь его знаешь, человек он веселый, остроумный, хорошо знающий дело, а когда надо — строгий, требовательный. Ты знал, Александр, кого оставить за себя…»
Дочитав до этого места, Майский почувствовал легкую досаду. Столько отдано сил и времени этому прииску. Строил его в невероятно трудных условиях, не на жизнь, а на смерть сражался за него с врагами, думал: со временем здесь будет город. И вот не успел уехать, как забыли.
Но следующая страничка письма показала, что он ошибся.
«…А рабочие о тебе жалеют. Я сама слышала немало добрых слов, сказанных от души. Не буду их повторять. Ты оставил хорошую память о себе, и мне это приятно. Я тоже жалею, что ты уехал. Мне тебя не хватает. Столько работали вместе, делили и радости, и огорчения и мечтали вместе. Пойми правильно, Александр, это не кокетство, не желание пустить слезу, пользуясь благовидным поводом, и не случай рассказать тебе то, что ты и сам знаешь. Ты многое сделал для меня, научил работать и верить в пользу дела, которому я, наверное, останусь верна всю жизнь. Ведь там, в Москве, после учебы мне делали разные заманчивые предложения, но всему я предпочла Урал, наш Новый. На Урале работал и погиб мой отец, на Урале я провела всю свою еще небольшую жизнь.