— Буйный, что ли?
— Он самый, стало быть. Вот ведь фамилия, сразу видно безбожника. Промежду прочим он, Буйный-то Иван, по батюшке Тимофеич, ласковый ко мне. Жалеет старика. И хлебца дает, и табачку, и монетку, какая случится.
— А ты не больно-то зазнавайся. Вот узнает, какой ты гусь лапчатый, так первый и врежет по загривку. Тоже видал его. Кулачищи что кувалды. И не встанешь.
— Да уж не приведи бог с таким повздорить.
— Приведет, если бахвалиться станешь. Еще что выведал?
— Афанасий-то Иваныч не нахвалится новым дирехтором. Вот, говорит, это настоящий хозяин приехал. А «Таежной» начальник, басурманин-то, вроде мрачный стал и никакого восторга не показывает. Ездил дирехтор в Златогорск, значит, все-все там обхлопотал, получил полное дозволение делать на прииске все, что хочет. Не иначе, у него там свои люди есть. Буйный-то сказывал, скоро машины разные получать станут. Ох, Егор Саввич, тяжелые времена пришли. И разве не обидно мне? Столько лет тайну берег, тебе одному про «Золотую розу» сказал, а вот теперь что будет? Ты-то не обидел бы Сморчка, а от этих разве чего дождешься.
Сыромолотов не ответил. Лицо его помрачнело, только толстые волосатые пальцы выбивали на краю стола мелкую дробь.
— И начинать-то надумали с «Золотой розы». Вот ведь беда-то какая, Егор Саввич. А золотишка там много укрыто. Бездонная она, черпай и черпай из нее. Старые заваленные забои хотят очищать. Доберутся до песочка, чует моя душа.
— Поживем — увидим.
Сморчок придвинулся ближе.
— Привез новый дирехтор девушку из Златогорска. Будто дохтурша она. Поместил ее у тетки Васены. Для отводу глаз это, чтобы люди чего не подумали. Полюбовница его. Выходит, распутный он.
— Да с чего ты взял? Выдумываешь все.
— Эхе-хе, Егор Саввич, уж я-то знаю.
— Ну, а если и полюбовница? Теперь многие так: в браке не состоят, а сожительствуют. Он человек холостой, ему можно.
— Не знаю, не знаю, тебе видней, Егор Саввич. Смотри, что к чему.
— От Федора Парамонова нет вестей?
— Будто нет. Федор Игнатьич далеко.
— Если появится, сразу дай мне знать.
— Понимаю, Егор Саввич, понимаю. Все сделаю, как велишь.
Оба замолчали. Сморчок ерзал на табуретке, вздыхал и поглядывал на графин с настойкой. Сыромолотов понял, что старик выложил все новости и больше от него ничего не узнать, и налил полный стакан вина.
— Пей, Сморчок, и помни, ты мои глаза и уши, ты все должон примечать.
— Известное дело. Я это очень даже хорошо чувствую. Дай бог тебе здоровья, Егор Саввич, и многих лет жизни.
Старик выпил, понюхал хлебную корку и вяло начал ее жевать.
— Ох, как тяжело жить стало на белом свете. И ни копейки за душой. Только милостью добрых людей и живу.
— Будет врать-то. Недавно червонец давал.
— Когда же недавно-то? Еще на позапрошлой неделе. Деньги, они как вода, так и текут, так и текут.
— Дай тебе, а ты пропьешь опять.
Сморчок скорчил жалкую гримасу.
— Твоя правда, Егор Саввич, пропью. Не могу без ее, окаянной.
Сыромолотов грузно поднялся и вышел из кухни. Едва его шаги смолкли где-то в глубине дома, как Сморчок воровато оглянулся, трясущимися руками налил в стаканчик настойки, быстро выпил и налил снова.
— Ну будет, будет, ишь, добрался, — раздалось за его спиной.
Старик испуганно обернулся и, едва не разлив настойку, поставил графин.
— Да я так, Егор Саввич, не подумай чего худого. Дай, думаю, посмотрю, что за графинчик чудной. Вроде бы на медведя похож, а? А вот у меня был когда-то графин, так на нем такое изображение… кхе-хе-хе…
Сморчок засмеялся блудливым смехом и посмотрел красными глазами на хозяина.
— Женщины. Ну как есть, в чем мать родила. Совестно даже было при людях ставить.
— Выбросил бы, коли совестно. На вот, и больше не проси. У самого в кармане не густо.
Сыромолотов протянул старику бумажку и несколько серебряных полтинников.
— Благодарствую, батюшка, Егор Саввич, век буду бога за тебя молить.
— За меня найдется кому помолиться, и сам не без рук.
Сморчок вертел блестящие полтинники, щурил глаза.
— Чудные какие-то деньги нынче пошли. То мужика с лукошком изобразят, то звезду. А тут вот кузнец будто… Кузнец и есть. А раньше-то, помнишь, Егор Саввич, держишь в руках деньгу, так чувствуешь к ней уважение. Глядит на тебя царь, либо амператрица. И в душе трепет. А ноне мужики сиволапые. Нетто это деньги.