По небу поползли угрюмые низкие тучи. Стало быстро темнеть. В тучах зарокотало, раскатисто и звонко, торопливо засверкали зеленоватые вспышки молний, и пошел дождь, заливая горящую тайгу. Егор Саввич не стал искать укрытия. Сидел на мокрой траве с непокрытой головой. По разгоряченному телу стекают струйки воды.
Только теперь он почувствовал страшную усталость. Все тело ныло и болело от ушибов, в голове звенело, а перед глазами вспыхивали и плясали разноцветные лучистые огоньки. Нащупал флягу с водкой, вытащил зубами пробку и отхлебнул. Сразу унялась дрожь, перестали трястись руки.
Гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Тучи, клубясь, уплыли на запад, и снова засветило солнце.
— Обсушиться бы, — пробормотал Егор Саввич и стал искать спички. Отправляясь в тайгу, он всегда носил их в железной коробочке. Спички нашлись, и скоро Сыромолотов уже сушил у костра изодранную в клочья одежду.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Только к вечеру Егор Саввич добрался до Зареченска. Полуживой от усталости и голода, ввалился в дом. Аграфена Павловна, увидев его и едва признав, в ужасе всплеснула руками.
— Егор Саввич, батюшка, — запричитала она, — да где же ты был? Да кто же тебя так? Боже мой, и на кого похож только, и не признать тебя.
— Отстань, — тихо и беззлобно ответил Сыромолотов. Не снимая грязных сапог прошел в горницу, упал на колени перед образами, истово крестясь и сгибаясь в низких поклонах.
Сыромолотов молился горячо и долго, а закончив молиться, вышел в столовую, где Аграфена Павловна уже накрывала к обеду.
— Истопи баню, мать, да согрей самовар.
— Сейчас, батюшка. Без бани разве можно. Вытоплю как следует, ты не беспокойся.
Помывшись в бане и хорошенько отхлестав себя березовым веником, Егор Саввич напился чаю и лег спать. Крепкий организм и на этот раз выручил его. Утром он уже был на конном дворе и как ни в чем не бывало занимался обычными делами. Во второй половине дня на конный двор заглянул директор прииска. Увидев старшего конюха, спросил:
— Был на Холодном, Егор Саввич? — Майский запоминал имена людей с первой встречи.
— Был, — хмуро отозвался Сыромолотов, и Александр Васильевич отнес его хмурый вид к той невеселой причине, по которой он и ездил на Холодный.
— А как же конь раньше тебя прибежал?
— Да так вот… В пожар я попал в тайге-то, едва не погиб. А конь, он что, у него четыре ноги, ускакал и все.
— Слыхал я о пожаре. Много лесу сгорело?
Сыромолотов коротко рассказал, как спасался от огня, как потерял коня, присочинив кое-что для убедительности.
— Ну, а сестра как? Лучше ей?
— Вроде бы полегчало, — избегая смотреть на директора отозвался Егор Саввич.
— Может, надо чего, так спроси, не стесняйся.
— Да ничего не надо, спасибо на добром слове.
— Вот что, Егор Саввич, лошадей держи в хорошем теле, а обоз в полной готовности. И без моего ведома никому не давай. Скоро будем возить грузы, оборудование разное для шахт. И сани надо готовить, зима близко.
— Все будет в исправности, Александр Васильич, как ты сказал, так и сделаю.
В тот день, возвращаясь домой, Сыромолотов увидел неподалеку от конторы на бугре Ивана Буйного и Сморчка. Они возились у старой пушки. Егор Саввич хотел пройти мимо, но не утерпел, подошел, с любопытством наблюдая за ними. Бывшего партизана он знал только со слов Сморчка, знакомы они еще не были.
— Бог в помощь, — сказал Сыромолотов, снимая фуражку. — Не пойму, что за штука такая. Пушка, что ли?
— Она самая, — ответил Иван Тимофеевич, — разве не похожа?
— Похожа. А зачем вы над ней пыхтите? Али опять войной пахнет?
— Не каркай, ворона, — старому партизану не понравились слова Сыромолотова. — Войны пока не предвидится.
— А ты не ругайся, — миролюбиво продолжал Егор Саввич, — лучше объясни толком.
Сморчок участия в разговоре не принимал. По роли тугоухого придурковатого старика он всегда вертелся у конторы, помогал начальнику приисковой охраны в разных мелких делах, исполнял некоторые поручения. Иван Тимофеевич объяснялся с ним жестами и они хорошо понимали друг друга. Сейчас старик усердно начищал ствол пушки тертым кирпичом.
— Объяснять нечего. Установим пушечку и палить станем. Намоют на прииске пуд золота — пальнем. Еще пуд — опять пальнем. Салют, значит, будет в честь старателей.
— Дела, — Егор Саввич покачал головой. — Салют какой-то придумали. Чудно.