— Егор Саввич, пойди к супруге своей.
Когда Сыромолотов проходил мимо отца Макария, тот шепнул:
— Помирает Аграфена, мужайся.
Аграфена Павловна лежала спокойно, какая-то просветленная и даже торжественная, скрестив на груди руки. Странно было видеть их без движения: всю жизнь они не знали устали, ловко делали всякую работу.
— Подойди ближе, Егор Саввич, — позвала жена. — И не пугайся. Ухожу я, пришло время и господь позвал…
Лицо Аграфены Павловны, обрамленное гладко причесанными, рано поседевшими волосами, выражало покорность.
— Если провинилась в чем перед тобой, прости. Жили как будто ладно, друг друга не обижали… За Яковом присматривай. Он хоть и большой, а все ребенок… Об одном бога молила: привел бы внучат понянчить. Не дождалась. Пошли его ко мне, поговорить нам надо.
— Ладно, мать. Да чего ты эдак-то, может, встанешь еще.
Аграфена Павловна чуть заметно пошевелила рукой.
— Нет, Егор Саввич, не встану… Как похороните меня, возьми-ка ты в домовницы Мелентьевну. Женщина она честная и добрая, сирот не обидит — сама сирота. Попроси получше — Мелентьевна и пойдет…
— Да ведь и сами управимся, невелико наше хозяйство.
— Вы мужчины, на работе оба. Опять же нельзя в доме без женщины.
Сыромолотов, желая успокоить жену, согласился:
— Правда твоя, мать, тяжело нам будет.
— И я то же говорю. Да живите с Яковом дружно.
Аграфена Павловна замолчала, долгим взглядом посмотрела на мужа, и две слезинки выкатились из глаз на подушку.
— Мирно живите, как при мне…
Егор Саввич вдруг расчувствовался, вытащил платок и стал утирать набухшие слезами глаза. Опустился на колени перед постелью жены.
— Прости меня, мать, коли не так что делал.
— Ступай, — Аграфена Павловна поцеловала мужа в лоб, — ступай. Побыть одна хочу, — подняла ослабшую руку, перекрестила Егора Саввича и еще раз настойчиво повторила: — Ступай. Да Яшу ко мне позови.
Шмыгая носом, Егор Саввич вышел из комнаты жены. Яков был уже дома — он тоже отпросился у Петровского.
— Иди к матери, — сказал ему Сыромолотов.
По его тону Яков догадался, что мать умирает. Не скрывая слез, бросился к ней, прижался головой к ее лицу и зарыдал громко, навзрыд, как ребенок.
— Ну чего ты, Яшенька, чего? — заволновалась Аграфена Павловна. — Не надо так, не убивайся, тяжело мне видеть такое.
Яков подавил рыдания, только вздрагивали широкие плечи. Мать легонько перебирала пальцами его волосы и тихо говорила:
— Последняя у меня к тебе просьба, Яшенька: женись на Дуняше. Славная она девушка, хорошо будете жить.
Яков не отвечал. Мать настойчиво повторила:
— Слышишь меня? Женись на Дуне, Яшенька. И отец так хочет, и я. Дай слово, что выполнишь нашу волю, мне помирать легче будет.
Яков опять не ответил.
— Чего же молчишь? Не люба она тебе?
— Не люба, — тихо и даже зло сказал сын. — Зачем просите? У меня другая девушка есть.
— Девушка есть? Так чего же ты молчал?
— Разве ему скажешь, — Яков мотнул головой в сторону двери. — И слушать не станет.
— Все равно надо бы сказать. Кто такая?
— Люба Звягинцева, учительница.
Аграфена Павловна помолчала, обдумывая слова сына. Тяжело вздохнула.
— Не пара она тебе, Яшенька, и отец против будет. Женись на Дуне, слышишь? Обещай мне, Яшенька, Христом-богом прошу.
— Будь по-вашему, — через силу выдавил сын, — только не получится у нас жизни.
— Получится, Яшенька, молод ты еще, многого не понимаешь. Вот теперь я спокойно помру. Отца слушайся во всем, он худого не присоветует.
Днем к Сыромолотовым пришел приисковый доктор — старенький немец Оскар Миллер, или, как все его звали, Осип Иванович. Вместе с ним была и Ксюша. Девушка понравилась старику, и он всюду брал ее с собой. Осип Иванович долго выслушивал больную, а потом укоризненно сказал Сыромолотову:
— Надо бы вперед звать меня. Много-много вперед. Ваш жена болель давно. Теперь медицина не помогайт. Очень поздно.
Вечером Аграфена Павловна тихо и спокойно умерла.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
К зиме на Зареченский прииск стали прибывать долгожданные грузы. На телегах везли разобранные по частям машины, лес, инструменты. На шахте «Золотая роза» Петровский уже давно приготовился к реконструкции. У него все было продумано, и работы начались незамедлительно. Часть людей Афанасий Иванович оставил на добычных работах, а остальных перевел на установку прибывающих механизмов. Сделать это на ходу, не останавливая шахту, было нелегко. Но именно в таких трудных условиях и проявились способности Петровского, как хорошего организатора и хозяина, отлично знающего горное дело. Петровский приходил ранним утром, часто еще до рассвета, а уходил поздно вечером. Случалось, он и спал в маленькой каморке, именуемой кабинетом. Жена у Афанасия Ивановича давно умерла, детей не было, жил он вместе с сестрой, старой девой с довольно сварливым характером. Может быть, поэтому старик особенно и не торопился домой. А на шахте он чувствовал себя хорошо и был вполне счастлив.