Старатели любили немного чудаковатого Афанасия Ивановича за прекрасное знание дела и доброе сердце. Порой добродушно подшучивали над ним, но все распоряжения выполняли без проволочек. Пожалуй, только из-за Афанасия Ивановича, всегда зорко стоявшего на страже интересов рабочих, люди не уходили с шахты, хотя заработки здесь давно стали едва ли не самыми низкими на прииске.
Когда реконструкция прииска стала делом решенным, Петровский устроил рабочее собрание, пригласив на него всех старателей. Волнуясь, он стал рассказывать о намечаемой реконструкции.
— Наша «Роза», — говорил Афанасий Иванович, — еще покажет себя на весь Урал, да-с. Считаю долгом своим предупредить вас, товарищи, что еще некоторое время нам придется жить весьма стесненно. Зато потом мы получим прекрасные условия для труда.
Шахтеры сидели кто прямо на земле, кто на подвернувшихся под руку чурбаках, тачках, ящиках, покуривали махорку и папиросы и очень внимательно слушали своего начальника.
— Прошу посмотреть сюда, — Афанасий Иванович развернул большой план шахты, нарисованный на нескольких склеенных вместе серых листах бумаги, он просидел над ним несколько ночей. — Вот наша «Золотая роза». Вы видите ее здесь такой, какая она сейчас. Заштрихованные места — это участки, где мы добываем песок. А красным карандашом показано, где еще можно и нужно добывать этот самый песок. Всем видно, товарищи? Я убежден, глубоко убежден, что пока мы лишь прикоснулись к настоящему золоту и берем его не столько, сколько можно-с. Но у нас не было возможности работать по-другому. А теперь она появилась. Да-с.
Петровский развернул другой рулон бумаги и закрыл им первый, пригладил растрепанные редкие седые волосы — он был без фуражки — и продолжал:
— Вот здесь та же самая «Золотая роза» в будущем. В очень недалеком будущем. Вы, конечно, видите, как мало она похожа на прежнюю. Вот здесь мы начнем новые проходки, здесь будут забои. Нам с вами товарищи, предстоит много потрудиться. И чтобы лучше сделать эту работу, я прошу каждого, у кого есть какие-нибудь соображения для пользы общего дела, рассказать о них. Вот так-с. Милости прошу высказаться.
Прямо здесь же, на собрании, поднимались старатели, высказывали предложения, советовали, что и как лучше сделать. Многие знали «Золотую розу» не хуже Петровского, так как сами работали на ней почти всю жизнь, здесь же трудились их отцы и деды.
Майский почти каждый день бывал на этой шахте. Наблюдая за ходом работ, он ни во что не вмешивался, ограничиваясь отдельными указаниями. Если же директор и давал советы, то делал это осторожно и замечания высказывал только Афанасию Ивановичу. Чаще всего Петровский с ним соглашался, потому что признал в новом директоре настоящего, умного и заботливого хозяина. Но если он был убежден в собственной правоте, то спорил до хрипоты.
Словом, на «Золотой розе» дела шли хорошо. Зато на другой шахте — «Таежной», — где тоже началась реконструкция, работы продвигались медленно. Начальником здесь был Ашот Ованесович Карапетян — человек лет сорока, очень горячий, не терпевший, когда ему указывали или что-то советовали.
— Зачем так говоришь? — сходу начинал возражать он, едва Майский высказал неудовлетворение начатыми работами. — Мы что, бездельники? Даром едим свой хлеб, да? Или не знаем, что делать надо?
— Не горячитесь, Ашот Ованесович, — успокаивал его директор, — никто вас бездельниками не считает. Но работы вы затянули, факт.
— Э, товарищ директор! Почему затянули?
— А вот как раз это я и хочу узнать…
— Людей У меня мало, раз…
— У Петровского не больше.
— Зачем мне Петровский? Пусть он сидит на своей «Розе». Нет, ты скажи, я золото даю? Даю? Плохое золото?
— Да, сейчас «Таежная» дает хорошее золото и, пожалуй, больше двух остальных шахт вместе взятых. Но она может давать больше.
— Больше, больше, — Карапетян неистово жестикулировал. — Кто тебе сказал? Где его брать? Ты знаешь, какие у нас машины. Разве это машины? Тьфу! Их только выбросить на свалку.