Он шагнул в темные сени, нащупал ручку двери, потянул на себя и оказался в маленькой прихожей. Здесь было тепло, пахло немного лекарствами. Ксюша сняла шубейку, зажгла лампу и, неся ее перед собой, повела гостя в свою комнату. Комната, чисто побеленная, была обставлена более чем скромно. Железная кровать у стены, прикрытая легким голубым одеялом с одной пышной подушкой, стол у окна, две табуретки, на стене шкафчик. На окне за занавеской виднелись какие-то цветы в горшках, над кроватью — картина в простенькой раме с изображением стада коров у реки. Ее подарил медсестре на новоселье Осип Иванович.
Ксюша захлопотала у печки, подогревая лучинками медный чайник. Достала чашки с блюдцами. Затем на столе появилась вазочка с вареньем, тарелка с хлебом, молоко, масленка со сливочным маслом, жареная рыба. Девушка налила чаю гостю и себе, оглядела критически стол и, наконец, села напротив.
— Пейте, Александр Васильич.
— Спасибо, Ксюша, — Майский вдруг ощутил голод и, не заставляя больше себя просить, с удовольствием принялся за еду.
— А у меня бутылочка есть, — вспомнила Ксюша. — Налить вам рюмочку?
— Не нужно. Чай, вот это хорошо.
— Нет, я налью. С мороза даже полезно.
— Это говорит медицина? Все равно, не надо.
Но девушка уже выпорхнула из-за стола, порылась в сундучке, стоявшем за кроватью, и с торжеством показала бутылку.
— Вот!
— О, да это мадера! Поберегите ее, скоро Новый год.
— Зачем беречь? Можно купить еще, только ведь я не пью. Взяла на всякий случай, вдруг кто зайдет. Сегодня вы мой гость.
Ксюша долго не могла откупорить бутылку. Штопора у нее не было, в ход пошли ножницы, потом вилка и неподатливая пробка вылезла из горлышка. Девушка вышла в приемную комнату и вернулась с маленькой мензуркой.
— Другой посуды у меня нет, не обессудьте, — и наполнила мензурку почти до краев.
— Тогда и себе налейте, — сказал Майский. — Одному мне неудобно.
Ксюша, не возражая, опять ушла в приемную и принесла еще мензурку. Налила себе немного темного, цвета крепкого чая, вина.
— За что же мы выпьем, Ксюша?
— Не знаю… Всегда пьют за здоровье.
— Пьют за здоровье, а на самом деле пропивают здоровье.
— Неправда. Осип Иванович говорит, что малые дозы полезны. Он знает.
Александр Васильевич пожал плечами.
— С таким светилом медицины я спорить отказываюсь. Желаю вам, Ксюша, радости и счастья.
— И я вам желаю всего-всего хорошего.
Они легонько чокнулись мензурками и выпили. Тепло, крепкое вино и еда разморили директора. Ему не хотелось вставать, опять идти по морозу к себе на квартиру, вообще не хотелось двигаться. Ксюша что-то говорила, но Александр Васильевич не мог понять, что именно. Он только видел раскрасневшееся лицо девушки, сияющие глаза, пунцовые губы, за которыми прятались ровные и белые, как снег, зубы. «Я сейчас пойду. Встану и пойду. Нехорошо долго засиживаться у девушки, да еще ночью. Увидит кто-нибудь, начнутся пересуды». Но подняться не хватало сил.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Можно к тебе? — Майский распахнул дверь кабинета Слепова и остановился на пороге.
— Что за вопрос? Входи, Александр Васильич.
Секретарь партячейки сразу увидел, что директор чем-то взволнован.
— Послушай, Иван Иванович, ты людей на прииске хорошо знаешь?
— Знаю. Но как понимать слово «хорошо»? Человек — штука тонкая и как бы хорошо его ни знал, всегда он может повернуться к тебе новой, незнакомой гранью, о которой и не подозревал. А что, собственно, случилось?
— Да ничего пока не случилось. Я хочу знать, что за человек Карапетян.
Слепов едва приметно улыбнулся, раздумчиво потер худой, острый подбородок и, словно вспоминая, заговорил.
— На прииске он года три. Приехал по направлению из Москвы. Специалист говорят хороший, горячий, правда.
— И добавь еще: любит деньги.
— Любит, — согласился Иван Иванович. — При Еремееве ему хорошо жилось. А ты, слышал, прижал Ашота Ованесовича.
— Прижал? Да пусть он зарабатывает, но в угоду заработку не устраивает саботаж на «Таежной».
— Ты тоже не горячись, Александр Васильевич, уж сразу и саботаж. Это слово опасное. Надо разобраться.
— Надо. За этим и пришел к тебе. Ты знаешь, что на «Таежной» тоже началась реконструкция. Естественно, пока меняем оборудование, добыча золота снижается, а значит, снижаются и заработки, нет премий и так далее. Карапетяну это не нравится. Он всячески тормозит работы Так что же это, я спрашиваю, не саботаж?
— Ашот Ованесович коммунист, и мы с него спросим, как с коммуниста.