— Как ты думаешь, они купили его на деревенской ярмарке? — спросил Генри, когда они начали танцевать, и Алекса усмехнулась. Шатер, казалось, соорудили из десяти тысяч миль белого атласа.
Алекса и Генри станцевали два танца, потом их заметил Том и отобрал ее у сына. Музыканты только что заиграли фокстрот, и он умело повел ее в танце. Танцуя, Алекса испытала странное чувство, но решила не обращать на это внимания. Они сделали крутой поворот и налетели на мужчину, который пробирался через толпу танцующих, видимо, направляясь к бару. Том сначала не обратил на него внимания, потом узнал. Он держал Алексу за руку и потянул за собой, не желая отпускать ее. Алекса как будто уже где-то видела этого человека, но понятия не имела, кто он. Высокий, с манерами джентльмена, виски тронуты сединой, на вид ему около пятидесяти лет. Мужчина улыбнулся, увидев Тома; улыбка его стала еще шире, когда он увидел Алексу.
— Что вы здесь делаете? — с улыбкой спросил незнакомец, вероятно, с кем-то ее спутавший. Она надеялась, что не с Луизой.
— Простите?
— В прошлом месяце я часто видел вас в новостях по телевизору. Вы выиграли очень трудное дело, советник. Примите мои поздравления! — сказал он. Смущенная и польщенная, она удивилась, что он узнал ее здесь. Правда, Алексу сначала встревожило, что его одобрительная улыбка и похвала относятся скорее к ее декольте, чем к интеллекту. Но все было не так плохо.
И тут Том представил их друг другу. Пришел ее черед удивляться.
— Сенатор Эдвард Болдуин, — официально представил его Том, и Алекса поняла, почему лицо мужчины показалось ей знакомым. Это был сенатор от Южной Каролины, и говорил он, как почти все здесь, с чарлстонским южным акцентом.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, сенатор. — Алекса улыбнулась.
Они обменялись рукопожатием, сенатор кивнул и направился в бар, а Алекса с Томом продолжили танец, разговаривая о том, какая красивая получилась свадьба. Должно быть, это торжество обошлось родителям Скарлетт в миллион долларов, но чего не сделаешь для единственной дочери. Алексе нравилась скромность Скарлетт и ее желание работать медицинской сестрой, а через несколько лет обзавестись детьми.
В невесте Трэвиса не было ничего показного или претенциозного. Алекса это одобряла, Том тоже. Луизу потряс размах свадьбы. Предварительный ужин прошел гладко, и она постаралась сделать все возможное, чтобы родители невесты не смогли ее переплюнуть, но такого все-таки не ожидала.
Том станцевал с Алексой еще танец — медленный вальс в честь старшего поколения, который напомнил ей об их свадьбе в Нью-Йорке. Потом он отвел ее за стол. При таком шуме невозможно было вести серьезный разговор, и это радовало Алексу. Во взгляде Тома появилась тоска, он уже выпил слишком много шампанского. Алекса поблагодарила его за танцы и продолжила разговор со священником.
Два часа спустя, когда она собиралась незаметно вернуться к себе в отель, неожиданно появился сенатор Болдуин и уселся на стул, с которого только что поднялся священник.
— Здесь кто-нибудь сидит? — озабоченно спросил он.
— Только папа римский, — небрежным тоном сказала Алекса, и сенатор громко рассмеялся. — По словам моего пасынка, папа собирался быть здесь, но это оказался всего лишь священник из местной церкви. Он ушел.
— Я как завороженный следил за вашим делом, — вернулся сенатор к прежнему разговору. — Как вам удалось не позволить федералам забрать его у вас, несмотря на то что было затронуто столько штатов?
— Я отказалась его отдавать, — улыбнулась Алекса. — И моему окружному прокурору пришлось как следует побороться. Первые четыре эпизода произошли у нас, так что было бы несправедливо отдавать это дело федералам, после того как мы проделали всю работу. Они пристально следили за нашей работой, но позволили нам довести дело до конца.
— Для вас это настоящая победа, — сказал он, явно находясь под впечатлением сказанного.
— Иначе и быть не могло. Дело было подготовлено так, что комар носа не подточит. А вы не адвокат, сенатор?
— Был им. Но уже двадцать пять лет как в политике. — Это она тоже знала. — Я ушел в политику, проработав около двух лет в качестве обвинителя. Мне не хватило терпения, а может быть, таланта. Политику я люблю больше, чем юриспруденцию.
— То, чем вы занимаетесь, значительно труднее, — с восхищением сказала Алекса. Но ее восхищало не его высокое положение, а интеллект. Очевидно, Болдуин то же самое думал о ней.