— Да, из тебя бы вышел хороший солдат, но стоит научиться держать себя в руках.
— Я убью тебя!
— Правда? — все так же ухмыляясь, осведомился Маэна.
Я только зарычал в бессильном гневе.
— Зачем было нападать на превосходящего в силе врага, если ты все равно не собирался его убить? — равнодушно осведомился он.
— Я собирался!
— Ну конечно! — заверил Маэна, и тут же протянул руку, предлагая помочь подняться на ноги. Я сделал вид что не заметил, вскочил сам, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки достоинства. Его, похоже, это забавляло все больше.
— Когда хотят убить, — спокойно сказал он, — то метят не кулаком в челюсть. Это конечно весьма неприятно, но не смертельно. У тебя за отворотом сапога длинный нож, охрана не заметила и пропустила, придется искать более внимательных людей. Так вот, один удар в сердце — и дело сделано.
Лучше бы он убил меня, было бы проще. Я стоял то краснея, то бледнея, покрываясь холодным потом, понимая свою глупость но не в силах больше ничего предпринять. Я не понимал как! Как этот маленький человек смог так быстро со мной справиться! Только тогда я действительно осознал, почему Микоя проиграла войну.
— Я не орк! — запоздало, и не вполне к месту буркнул я.
Маэна хмыкнул.
— Очень жаль.
Что? Жаль что не орк? Или… В чем дело? И снова я был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть…
Он все еще разглядывал меня, тихонько цокнул языком.
— Я ждал от тебя большего, сын Янеля. И все же, я готов взять тебя в легион. Но только если достойно себя проявишь. Весной сюда придут войска, будет война со степью. Дело за тобой.
— Я… я… — земля была готова уйти из-под ног.
Маэна небрежно махнул рукой. Разговор окончен. Или скорее — окончен осмотр меня.
— Высечь его как следует! — крикнул солдатам у двери, которые неуверенно топтались ожидая приказа, — потом пусть идет.
Потом мне выдали кучу указаний — кого и сколько я должен подготовить, сколько людей предоставить. Я прекрасно понимал, что это значит для меня — новые долги… еще из старых не вылез… Но было плевать! Сердце бешено колотилось в груди. Я стану илойцем, одним из них! Меня ждут далекие земли и великая слава!
— Я так решил, — сказал твердо, глядя Кенеку в глаза.
Он промолчал.
Нарка стояла бледная-бледная, она поняла все сразу, она точно знала, что будет потом. Губы дрожали, на глаза наворачивались слезы — но плакать она не стала. По крайней мере, я не видел ее слез. Нарка очень сильная, очень гордая… очень хорошая. Очень-очень.
— Ладно, — тихо сказала она, — делай как хочешь.
Тряхнула рыжей головой, словно заревное солнце на небосклоне. И ушла.
Роин с порога дал мне в глаз.
— Мать твою, Лин! Хрящ те в зад! Ну, куда ж тебя опять несет?!
Вечером Кенек усердно делал вид, что ничего не произошло.
— Ну давай, рассказывай, как там в Хатоге? — спрашивал он, — все спокойно? Мать-то мою видел? Как они там?
— Видел… — говорил я, — живут потихоньку, как все…
Потом все же вспомнил, и весело хмыкнув.
— Да! К сестренке твоей парень один сватается. Мать ворчит, что вроде мала еще, обещает женихов метлой со двора гнать, но сама видно довольна…
Его мать живет на окраине, я решил тогда сначала заехать к ним, навесить, а уж потом по делам. И правильно сделал, наоборот бы вряд ли решился.
— О, как! — расплывшись в улыбке, Кенек взъерошил короткие волосы, — а ведь и правда, взрослая девка стала, я и не заметил… Невеста, гляди ж ты! А что за жених-то?
— Марук, сын красильщика Замеля. Знатный жених.
Он аж присвистнул.
— Да уж… за такого жениха и приданое нужно, чтоб не стыдно было. Как думаешь?
— Да… думаю, — пробормотал я, поглядывая на дверь. Моего веселья надолго не хватило.
Той ночью…
Нарка — словно пылающий огонь, кипящая страсть, никогда раньше не видел ее такой. Словно в последний раз, словно… мне становилось даже не по себе, сердце разрывалось от желания и отчаянья одновременно.
— Олинок мой, я тебя никому не отдам! — шептала она, и серебро ночи плескалось в золоте волос, — никому, никому!
Ее горячие пальцы впивались в мои плечи.
— Никому! Олинок…