— Как-то рановато ко мне могильщика прислали, — попробовал отшутиться я, не находя иных слов, пока гость крутился вокруг меня.
Он усмехнулся.
— Меня называли по-всякому, но чтобы могильщиком… Такое впервые. Хотя пахнешь ты действительно сродни трупу.
— Для чего это? — краем глаза наблюдая за тем, как эльф измеряет охват моей шеи, спросил я.
— Подарок Владыки. Не спрашивай, — не отрываясь от работы, быстро проговорил гость, выдыхая в сторону дым.
— Я думал, ваша раса не курит.
— Ну, табак не курит. — Эльф, видно, сняв меру со всего, что его интересовало, в том числе стоп, выпрямился в нескольких шагах от меня. — Скажи мне, — он задумчиво прищурил глаза, вслед за словами выделывая в воздухе изящные мановения: — угольно-камелопардовый или болотисто-папоротниковый?
— Эм… — замялся я, истово не зная, что ответить.
— Папоротниковый, — чмокнув губами и выдув кольцо дыма, заключил визитер, даже не дав мне толком осмыслить вопрос. — Под цвет глаз.
Бросив эту фразу, он развернулся, принявшись, держа осанку, живо удаляться из опочивальни.
— Ты… — едва собравшись с мыслями, но по-прежнему пребывая в некотором потрясении от развернувшегося сейчас действа, успел я остановить эльфа в самом проеме. — Кто такой?
— Я, милорд, Зоэльенор из дома Звенольона, — щеголевато поклонился он. — Лучший лицовщик Лансфронора и один из лучших во всем Мара-Дуле.
— Это кто же тебя нарек подобным чином?
— Судьба, — коротко ответствовал эльф, взявшись за ручку распахнутой двери. — Да осветит Готта ваш сон.
Не успев услышать встречного пожелания доброй ночи, лицовщик захлопнул бесшумную створку с другой стороны.
— Ну и ну, — только и смог сказать я, отпивая из фужера. Впрочем, едва виноградная жидкость коснулась моего языка, как мне сразу захотелось ее сплюнуть. Благо, рвотный позыв сдержать все-таки удалось, и я нехотя-таки проглотил напиток. Это вино, оно было… разбавленным, что ли. Причем сильно, по ощущениям едва ли не наполовину, так, что терпкость еще прослеживалась, а вот горечь и сладость отступали на задний план, почти не ощущаясь из-за вяжущего десны кисляка.
Скривившись, я поставил сосуд на пол, подбирая лежавшую рядом мочалку и, поежившись от пробежавших по телу мурашек, окунул ногу в теплую ванну.
Глава одиннадцатая
Меня окружила суровая метель. Снег мчался, ударял по носу и щекам, едва не рассекая кожу, лепил глаза. Прикрыться от жестокого ветра было нечем — ни рук, ни ног, ни какой бы то ни было иной части своего тела я не видел и не ощущал. Разбушевавшаяся вьюга вкупе с поднявшимся плотным туманом не позволяли мне нормально зреть даже на шаг впереди себя, оттого хотя бы предположить, где очутился, я был не в состоянии.
Впрочем, это неведение вскоре развеялось. В паре дюймов от меня из-под земли вдруг вырвался шпиль уже знакомой мне белокаменной, безоконной башни, с гулом устремившейся вверх. Она росла, ширилась, проносились разделявшие этажи едва различимые бегунки. Я наблюдал за этим резким подъемом лишь считанные секунды, а после, словно схватив незримым силком, меня потянуло следом, ввысь.
И метель, и молочный туман вмиг исчезли, позволяя мне без проблем наблюдать все удалявшуюся от меня, укрытую снежным, сверкающим мириадами кристалликов ковром землю, видеть появлявшиеся у горизонта и вскоре тонувшие за ним исполины-деревья, острые горные хребты. С каждым мгновением мой подъем все убыстрялся — и вот я уже пролетаю сквозь облачную перину, ненадолго увязая в неосязаемых белых кустах, и возношусь над ними. Теперь не видно ни земли, ни привычного лазурного неба — только чернейшая ночная тьма, с которой пытаются бороться лишь четыре крупные голубые звезды над моей головой.
Неожиданно башня, на мгновение потонувшая в воцарившемся мраке, вспыхнула ярким белым пламенем, словно намасленный фитиль. Длинные язычки, не колышась, потянулись вверх, отчего здание стало походить на нераскрывшуюся огненную розу. Меня мощно выбросило вверх и, едва я оказался над плоским шпилем, резко остановило.
На вершине, припав на колени, бездвижно сидела человеческая фигура. Различить ее удалось с трудом, ведь слагало образ точно такое же, что и башню, бледное пламя. Во многом я смог увидеть человека благодаря паре ярких, синих, от которых так и разило холодом глаз. Впрочем, помимо силуэта, туловища, головы, рук и ног разглядеть что-либо более тонкое, мелкое, какую-либо черту не получалось. Пламенная фигура колыхалась на невесть откуда поднявшемся ветре, отчего лицо, волосы, одежда буквально изменялись с каждой секундой. Также странная буря вдруг обуяла и дотоль ровный башенный огонь, что теперь метался, изгибался, рвался.
Я отчетливо видел лишь одно — губы, которые что-то очень быстро и неслышно проговаривали. Вместе с этим вздымались и руки фигуры, возносясь к ночному небу в молящем жесте. Мой взгляд сам переплыл вверх, и я увидел, как те самые четыре звезды вдруг начинают медленно опускаться, опадая с неба, точно перья. Они приземлились на открытые ладони человека, после чего он, наконец, докончив свою речь, поднес руки к лицу. Тут же сложившиеся на ладонях ровной линией звезды стали видоизменяться, терять округлую форму, протягивать друг к другу сияющие ярким голубым светом щупальца. Момент — и в руках огненного человека, заместо сверкающих сфер, возникает самый настоящий кинжал. Разумеется, он выглядел вовсе не так привычно — все элементы оружия: рукоять, гарду, клинок составляли переплетенные между собой блестящие звездные линии. Однако, несмотря на свой «сказочный» вид, кинжал отдавал ясно ощутимой силой и какой-то непонятной злобой.
Тьма вокруг стала сгущаться. С окончательно потухшего неба к башне потянулись сгустки мрака, сплетавшиеся то в клешни, то в птичьи лапы, то в руки. Но всякий раз, едва касаясь пламени, они отдергивались, мерзко пища. После нескольких таких попыток, тьма, видно, потеряв последние капли терпения, грозно закружилась, загудела, заревела, вынуждая пламя башни метаться из стороны в сторону, растягиваться. Теперь уже огненного столпа стали домогаться не отдельные конечности, а настоящие, сотканные из мрака огромные человекоподобные фигуры. Вот мелькнул широкий торс с четырьмя отростками-руками, вот шпиль попыталась укусить, но тут же отпрянула дымчатая голова со здоровенной акульей пастью. Просвистел, обрезая кончики пламенных язычков, темный меч.
Человек продолжал сидеть на коленях, словно не замечая разразившегося вокруг хаоса. Лишь когда сразу несколько мрачных тварей, злобно треща и хрипя, появились вокруг башни, он поднял голову, оглядев их легким взглядом. Человек вознес кинжал, как сначала показалось, в сторону существ, будто готовясь отражать атаку, но тут же перехватил оружие обратным хватом. И только чудища все разом нависли над башней, готовясь спустя миг обрушиться на огненную фигуру, как мужчина стремительным движением вонзил кинжал себе в грудь. В следующее мгновение его изнутри разорвало ослепительно-белое сияние.
Я очнулся, резко распахнув глаза. По ним сразу резанул луч прорвавшегося в щель между занавесями солнца, вынудив меня сощуриться от боли и чуть заметно зашипеть. Подождав, пока резь утихнет, я аккуратно отомкнул веки. На дальнем краю кровати, в нескольких дюймах от моих ног, лежал сверток темно-зеленой одежды, а рядом с ним, тихо, эльфийка-переводчица. Теперь она была облачена уже не в явно непривычное ей дворянское платье, а в простые походные одежды: коричневый приталенный жиппон с мягкими наплечниками и налокотниками, узкие такого же цвета брюки и высокие сапоги. Волосы девушки были распущены и спадали золотым водопадом на грудь, которую пересекал широкий ремень пустого заспинного колчана. Чего и говорить, подобный наряд и прическа шли эльфийке гораздо больше вычурного вечернего платья.
— Неужели на этой кровати мог присниться плохой сон? — вероятно, увидев выступившую на моем лбу испарину и необычайно большие для только-только проснувшегося человека глаза, спросила девушка.
— Это все ваша Жовелан, — откликнулся я низким, заспанным басом, отчего-то совсем не удивившись столь раннему и неоговоренному визиту девушки. Прикрыл вырвавшуюся зевоту кулаком, сел на кровати. С меня тут же сползло одеяло, оголив туловище до пупка.