Гранмун и Фленора с наигранно невозмутимым видом о чем-то общались, пока слуги суетливо носились вокруг с походными котомками. Эруиль же стоял неподалеку от меня, перебирал баночки с разными травами, подносил лепестки и цветки к носу и, либо довольно кивнув, либо едко сморщившись распихивал предметы по карманам или, соответственно, возвращал обратно за стекло. Эльф то и дело бросал на меня короткие взгляды, но, как только я оборачивался, тут же отводил глаза. В один момент я все же не выдержал, рывком затянул свою сумку и с неожиданной для самого себя дерзостью рявкнул:
— Ну, чего зыркаешь?
— Ничего. — Травник чуть ли не подпрыгнул от моего тона. — Простить, я не хотеть.
Я прикрыл глаза, успокаивающе выдохнул. После видения в лесу я стал каким-то слишком нервным.
— Ты меня прости. Не хотел грубить.
— Ладно, — Эруиль махнул рукой, — забыть.
— То есть ты даже не попросишь, чтобы я рассказал тебе, где был и что видел? — после непродолжительного молчания, наполненного очередной порцией непонятных взглядов в мою сторону, спросил эльфа я.
— Я не мочь принуждать ты…
— Ясно, — кивнул я, оборвав собеседника.
Дальше последовал краткий пересказ виденного мною в недавние мгновения бреда. Я выпаливал все на одном дыхании, банально не зная, на чем остановиться подробнее, сделать акцент. Гранмун и Фленора на время моего рассказа заметно приутихли, навострив свои острые уши в нашу сторону.
— Я ничего не понять, — по итогу заключил Эруиль, задумчиво помолчав.
— Не ты один, — пожал плечами я. — Все было, точно во сне. Меня кидало из одного места в другое. Никаких объяснений, ничего. Кто все эти люди, которых я видел? И что за чепуха началась под конец?
— То есть этот видений тебе совсем ничего не прояснить? Ты поверить Жовелан?
— Не знаю.
И я действительно не знал. Могу сказать лишь то, что мои сомнения по поводу предсказаний, весь этот скепсис отошли не второй план. Нет, они вовсе не исчезли, и я вовсе не уверовал абсолютно во все, что мне так усердно лили в уши в Лансфроноре. Но внутри меня определенно что-то перевернулось. Сейчас у меня были такие чувства, будто перед сном я накручивал себя сотнями и сотнями проблем, переживал, думал над их решением; но вот наступило утро — и теперь уже ничего не важно. Мне стало словно наплевать на все эти проблемы. Сами решатся рано или поздно. Если раньше я старался грести против мощного, сносящего на своем пути и камни, и деревья течения, то теперь наоборот, плыл, поддавшись его воле, но не забывая оглядываться в поисках какой-нибудь коряги, за которую можно уцепиться и подняться на берег. Переборот эту реку мне было, увы, неподвластно.
Эруиль угукнул, впрочем, просто чтобы показать, что услышал меня и ему нечего добавить.
— А может, — остановил я готового уйти травника, — это вы мне что-то подмешали? Что-то, что не действует на эльфов, а рассудок людей же превращает в кашу?
— Бросить это. Зачем оно нам? Тем более ты почти ничего не ел и не пил. Перестать уже искать во все заговор и, как ты говорить, плыви по течение.
Я кивнул. Эруиль мне этот кивок вернул и, улыбнувшись одним уголком, отправился по своим делам.
В груди что-то припекло. Моя сумка опустилась на пол, а пальцы рук нырнули в нагрудный карман рубашки. Так и думал: жар исходил от того странного кулона, что оставила в подарок Путеводная Тень. Я отвернулся от эльфов, обвил тонкую цепочку вокруг фаланги, вытянул украшение на свет. Не знаю, почему все еще не рассказал о нем ни Гранмуну, ни Эруилю, ни Фленоре. Было в этой подвеске нечто… загадочное, что я надеялся разгадать сам, без чьей-либо помощи.
«Зачем ты мне?» — возник в голове вопрос, пока глаза бегали по возлегавшему на ладошке и чуть гревшему ее кулону.
Вдруг он вспыхнул ослепительно белым пламенем, вмиг охватив мою кисть. Не успел я даже вздрогнуть или взвизгнуть, как огонь, едва сморгнули мои заболевшие от света глаза, бесследно исчез.
— Все хорошо?
А вот раздавшийся за спиной женский голос все же отдался в моих мышцах коротким приступом дрожи. Рука моментально сунула кулон обратно в карман.
Я обернулся.
— Не могу точно сказать, — как можно более спокойно отвечал я подошедшим Фленоре и Гранмуну, хотя колотившееся сердце не позволяло быть моему голосу совсем уж ровным.
В ответ на это они не произнесли ни слова, явно ожидая от меня продолжения.
— Хотите, чтобы я и вам пересказал видение?
— Нет, — отрезала переводчица, выслушав старейшину. — Это лишь твое послание, Гранмуну его слышать ни к чему.
— Но он ведь может его истолковать? Вы сами говорили, что в этом деле владыка — непревзойденный мастер.
— Однако видение предназначалось тебе, — повторила эльфийка. — Гранмун позволял себе толковать прорицания лишь когда Чтец решала, что его уху положено их услышать.
— Поэтому его ухо подслушивало нашу с Эруилем беседу?
Едва услышав перевод, Гранмун громко усмехнулся, явно оценив мою иронию.
— Сегодня большой день, Феллайя, — все же ушел от ответа старейшина. — Ты готов?
— К чему?
— К тому, чтобы свершить пророчество.
— Ах, это. Да запросто, какие вопросы, — задорно махнул рукой я, попытавшись за шуткой скрыть свою тревогу. Не удалось, ведь лица и у Гранмуна, и у Фленоры оставались каменными. Да и моя всякий раз натягиваемая улыбка уже заставляла губы подрагивать, точно от больных нервов.
Я тяжело выдохнул, опустил голову:
— Мне даже неизвестно, что нас ждет в Фестхоре, а вы спрашиваете о готовности. Да и вообще в голове не укладывается. Почему именно меня вы называете Искрой? Откуда такая уверенность?
— Как откуда? Об этом говорила Чтец. Пророчество…
— Пророчество, Чтец… — позволил себе перебить Фленору я. — От этих слов уже череп раскалывается.
— Тебе нелегко смириться со своей ролью, Гранмун понимает это. Но ты должен, во благо нашего мира.
— Даже так? — удивленно поднялись мои брови.
— Жовелан, конечно, так не говорила. Как ты знаешь, она вообще ничего конкретно не говорила. Но по тону ее речей Гранмуну было понятно, что Искре предстоит вовсе не котенка с дерева снимать.
Я поджал губы. Эти слова эльфийки не вызвали у меня ни отторжения, ни скепсиса, как раньше. Я просто воспринимал все, как должное, хоть и препирался. На самом же деле мой мозг теперь впитывал все изречения о моей исключительности так податливо, словно я шел к спасению мира всю свою жизнь. И всю же жизнь знал, что являюсь частью некоего пророчества. Еще вчера подобное смирение показалось бы мне невозможным. В это же утро все воспринималось вполне естественно, я был полностью подчинен кукловоду, не пытался вырваться, разрезать нити. В памяти отдельными отрывками всплывали дух и Йеннафоре, что подталкивали меня как можно скорее очутиться здесь, в Лансфроноре; за ними уши вновь словно слышали слово в слово повторявшиеся речи зачитывающей пророчество Фленоры и того слепца в трактире; далее — беседа с Жовелан, странные видения… Голос во тьме, что назвал меня «братом»… Эти моменты словно являлись частью мозаики, которую я пока был не готов сложить. Неожиданно для самого себя разум все осознал, будто очнулся от чьих-то туманных чар, и практически во все уверовал.
Слишком все как-то уж гладко легло, сцепилось звено за звеном. Подобных совпадений не бывает. Да, пророчество — это всегда было для меня нечто такое сказочное, невозможное, но… Я тут огонь из рук пускаю и в логово ко всяким тварям неведомым попадаю, но при этом удивляюсь такой, казалось бы, обыденной штуке, как пророчество? Возможно, коли оно касалось бы кого иного, короля ли, принца, да хоть конюха, главное — не меня, я бы с большей охотой поверил в предречения… А не все ли равно? Раз у меня возникла реальная возможность задать вопросы тем, чью мощь в себе я ношу, то ей необходимо воспользоваться. А предсказано это кем-то или нет — плевать, пускай называют, как хотят. Мне же просто необходимо узнать во что я впутался и как из этого выпутаться. Почему со мной говорят всякие эфемерные сущности, почему голову отравляют речи о моей избранности и непонятные видения. Большего я не прошу, лишь ответов. Все равно иной тропы для меня уже нет — старая жизнь разрушена, и все из-за того маленького ключа, случайно попавшего в мой карман и отворившего на моем пути стройный ряд непонятных, не первый взгляд разрозненных событий. Теперь на мне висит метка того, кто разворошил Жилу под Виланвелем, а единственный друг и товарищ, который связывал меня с моим прошлым бытием, ныне лежит в земле. Если герцог все-таки распорядился его похоронить.