Кажется, я назвал их самострелами? Это не совсем так. Вернее, даже наоборот: мои машины оправдывали такое наименование гораздо больше привычных ручных арбалетов. Так как стреляли они, по сути, практически сами.
Спусковые крючки взведенного орудия плотно приматывались к станку специальной нитью. В прядильных кругах она получила прозвище «голая паутина». Паутина потому, что, несмотря на свою ничтожную толщину, была невероятно прочной. А голая, так как создавалась путем переплетения очень дешевых компонентов, в основном крапивы. Бедняки, не осознавая всех прелестей материала, зачастую шили из него простенькие рубахи и штаны — те же, кто был побогаче и помудренее использовали такие нити для более щепетильных задач. Например, большим спросом пользовалась голая паутина у наемных убийц, поскольку, сколь силы не прикладывай и какую шею не обвивай, она не разрывалась, душила быстро, а главное без крови, пускай была не толще скрипичной квинты. В придачу приобреталась у любой деревенской швеи практически задаром.
Под установленный на треногу самострел помещалась свеча с пропитанным специальным раствором фитилем, не позволявшим пламени угаснуть даже в самую суровую метель. Именно огонь и служил в моем устройстве спусковым механизмом. Но нет, дабы пустить в полет болт мне не придется ждать, покуда нудный рыжий язычок разъест толстый, напоминающий кокон узел на нити. Все произойдет намного… быстрее и не совсем само собой. В этом-то и заключался главный фокус.
Всего таких стрелковых установок было четыре — для той желторотой мелюзги даже через чур. Но лучше больше, чем меньше.
Остался последний штрих — огонь. Я провел открытой ладонью над свечными фитилями — и тут же на их черных головках, по магическому велению, заплясали тонкие золотистые светлячки. По руке, будто не соглашаясь с источаемым пламенем жаром, пробежали мурашки — становилось холоднее.
«А еще ведь Моросящая Декада[1] не прошла, — мелькнуло вдруг в мыслях. — Что же придет после?..»
Огоньки получились маленькими. Настолько маленькими, что своими кончиками даже не тщились облизывать паутину. Но я все равно бережливо примял траву вокруг свечек. Ветру будет не по силам потушить колдовской пламень, однако же его резкий порыв вполне мог устроить здесь знатный пожар, быстро превратив мои ловушки в никчемные тлеющие палки.
Теперь-то все… Откалибровав самострелы так, чтобы они нацелились в нужные мне точки торгового лагеря, закинув на плечо опустевшую (лишь на время) котомку и поправив на голове капюшон, я чуть отполз назад, став медленно спускаться вниз по холму. Нет, разумеется, не напрямую к стоянке — это сразу приманит глаза сопроводителей. Некий одетый во все темное парень решил сойти с холма прямо на примостившийся на ночлег отряд — как же тут не заподозрить чего недоброго? Горячные, того и гляди, за клинки похватаются и остальных на уши поднимут. А я не для того вел этих ребят с самого полудня. Мы ведь хотим решить все мирно, не так ли?
Обойдя холм, я спокойным и неспешным шагом, не поднимая головы, направился к сторожу. Праздные меня не замечали — мой наряд прекрасно сливался с воцарившимся окрест мраком, позволяя мне безбурно плыть в охватившем поляну серо-черном, холодящем кожу даже сквозь не самую тонкую одежду море. Часовой заметил приближающегося незнакомца, лишь когда я подбрел к нему на расстояние вытянутого меча. Разумеется, для подобного неумехи, к тому же отуманенного некстати подступившей дремой, должным образом среагировать в такой ситуации не представлялось возможным. Он только и успел, что хрюкнуть от неожиданности, попытавшись перехватить пику и силясь попутно пробулькать что-то вроде: «кто такой?». Но уже через мгновенье наемник застыл, точно изваяние — я резко сблизился с ним, на ходу изъяв из-за пояса короткий кинжал, приставил острую сталь к промежности парня.
— Брось, — негромко и как можно более грозно проговорил я.
Повторять не пришлось. Пика словно сама собой выпала из рук.
Я толкнул парня плечом в грудь и он, неуклюже попятившись пару шагов, рухнул гузном в грязь. Тут же прочухавшись, часовой, не теряя времени понапрасну, принялся спиной вперед отползать к остальному отряду.
Только теперь моей скромной персоне решили уделить интерес. Ровной волной стих гомон и в мою сторону постепенно повернулись все без исключения обыватели стоянки. Опустились руки с флягами.
Я плавно нагнулся в бок, подобрал пику, выпрямился, вальяжно вбив древко обухом в почву.
— Господа! Прошу вашего внимания! — я старался говорить чисто и самоуверенно, чтобы у этой шпаны ком в горле встал, а задний проход сжался до размеров песчинки. — Смею просить вас быть паиньками и сложить оружие, если не желаете неприятностей!
Наемники принялись растерянно, правда без ужаса в глазах, оглядываться друг на друга, но заговорить не дерзали. Даже клинка, по-прежнему, никто не доставал.
— Ты чего это, грабишь нас, что ли? — вдруг послышался чей-то не молодой сухой голосенок. Вперед подался низкий, бочкообразной фигуры лысый мужчина, с узенькими крысиными глазенками. Он был явно не из конвоя — об этом, помимо комплекции и вихлястой походки, также ярко свидетельствовала его одежда: расшитый золотой тесьмой темно-фиолетовый бархатный кафтан и теплые серые рейтузы, самыми краями заправленные в тесноватые чеботы. Также при себе он не носил никакого оружия, либо же попросту не держал оного на виду. По всей видимости этот рохля как раз и являлся непосредственным главой всего шествия, купцом. — Неужто в одиночку?
Он залился поросячьим смехом-визгом, а за ним, неохотно и вяло, подхватили остальные.
…Взъярившееся под магическим гнетом пламя резво вытянулось вверх, в момент, точно раскаленным ножом, разорвав узел на нити…
Нараставший гул вмиг захлебнулся, едва болт вонзился в дюйме от вострого носа башмака торговца (надо же было столь удачно нацелить самострел!). На его лбу, словно хлыстом, выбило испарину. Купец несколько мгновений стоял, округлившимися глазами глядя на наполовину утонувший в земле снаряд, но все же пришел в себя и вскрикнул:
— Да вы что, олухи?! Это же арбалетный болт! Вы ли не знаете, сколько требуется времени, чтобы перезарядить арба…
Бурную тираду прервала вторая стрела, со свистом пробившая навылет пыхтевший котелок и глухо ударившая в основание соснового ствола. В бешенстве зашипел, негодуя от льющихся на него струй воды, яркий костер, но стухнуть даже не стремился.
Теперь у предводителя отряда не нашлось нужных слов для своих подчиненных. Он словно сшил свои только-только сеявшие ярые речи губы и беспомощно окаменел, как все прочие. Кроме меня, разумеется.
— Один, говорите? — иронично заметил я, медленно подступая к купцу. — Неужели вы думаете, будто я настолько глуп, что решился в одиночку напасть на такую группу?
Мой вопрос пропал втуне. Впрочем, ответа и не ожидалось.
— А теперь, — продолжил я, встав на расстоянии трех шагов от лысого торговца, — оружие на землю…
Неожиданно, пронзая устоявшуюся тишину, вдалеке у молега зычно заржала и рванулась с места кобыла, увлекая за собой прохрустевшую, чудом не слетевшую с осей повозку.
Бесы! Как я мог забыть о самом главном?! Кто?! Когда успели отвязать лошадь?! Тут вся стоянка на ладони — как же я не уследил?! Неужели старею?..
Теперь действовать придется быстро, к горгульям осторожность. Я постарался наскоро, в уме, просчитать расстояние до повозки, сделать скидку на время, что понадобится мне для сплетения чар, представить завитки магической фигуры — и это оказалось до безумия сложно! Еще никогда мне не приходилось вот так, без заранее поставленного плана, наобум колдовать подобные заклятья. В голове проносились яркие, режущие сознание росчерки, кровь стучала в висках. Сейчас все мое естество будто ушло в пятки, подмораживая изнутри пальцы ног. Для наблюдавших со стороны воинов прошло не более пары секунд, в то время как для меня эти самые секунды обратились почти целой вечностью.
1
Моросящая Декада — затяжные дожди, после которых землю сковывает лютый мороз, и осень, по народным поверьям, окончательно уступает место зиме.