Вконец разобравшись с олениной, оставив лишь рогатую голову да обглоданные кости, альфин, довольно поворчав, развернулся, заставив меня резко втянуться обратно за укрытие. Цокая копытами, тварь медлительно подступила к кургану, некоторое время беззвучно постояв, вероятно, выбирая следующее блюдо. Вдруг полный мертвечины курган чуть вздрогнул. Послышался пакостный хруп трескающихся костей. Несколько мгновений холм простоял все тем же неподвижным монолитом, однако вскоре, соскользнув с самой вершины, вниз покатилась тушка горностая, упав рядом с моей ногой. За ней, уже более резво, поспешили и иные «составные части» горы, валясь кто ближе, кто дальше. Высокая трупная насыпь на глазах рассыпалась беспорядочной кучей, громогласно ухая тушами о землю. Поначалу валящиеся трупы лишь мельком задевали меня, неприятно ударяя то по шее, то по ребрам, то по икрам. Но в конечном счете эти жалкие толчки переросли в настоящий навал, что мне иногда даже приходилось уворачиваться от сыпавшихся на голову тел. Однако в итоге реакция меня все же подвела.
Горный козел, полетев вниз вслед за собратом, тяжело ударил меня в бок, подкашивая и так с трудом державшиеся под падавшей падалью ноги, и бросая меня в сторону, прочь из-за разваливавшейся груды туш. Альфин стоял в нескольких ярдах от разгоревшегося беспредела, сжав в клюве повесившую ватные лапы антилопу, и непонятливо глядя красными буркалами на холм. Взгляд, впрочем, едва я вывалился из-за укрытия, тут же переметнулся на меня. Вероятно, внезапно ожившая туша ввела существо в немалое заблуждение, о чем свидетельствовал открывшийся, точно в изумлении, рот, из которого сразу вывалилось мертвое парнокопытное. Уши вновь резанул пронзительно-гадкий крик альфина.
Едва я успел, воззвав к деревенеющим ногам, подняться, как тотчас пришлось отпрыгивать в сторону, снова валясь оземь. Пролетевшая мимо тварь задела едва расправленными крыльями и без того рассыпавшийся навал, разметая мертвые туши и окончательно громя его. Альфин мощно грянулся в стену, заставив содрогнуться свисавшие с высоких сводов сталактиты, и повалился на землю.
Это был мой шанс.
Встав на едва слушавшихся ногах, я напропалую ринулся к маячившему в нескольких десятках ярдов впереди выходу. Едва спотыкающиеся шаги отбили примерно половину пути, как за спиной заслышался отчаянный рев, шорох, а за ними — быстрый цокот устремившегося вдогонку хищника. Чуть не оступившись об олений труп, я выскочил наружу, косясь от ударившей в глаза белизны. Остановиться пришлось раньше, чем я думал — грот, спустя считанные шаги от выхода, упирался в резко падавший вниз обрыв, у подножья которого виднелся покатый, укрытый полотном поблескивавшего наста склон. Я с трудом успел вовремя затормозить, носками сапог нависнув над пропастью. Впрочем, мой разум тут же, не смущаясь, отдал команду прыгать. Но едва подошвы оторвались от каменного плато, как вместо ожидаемого падения меня наоборот рвануло вверх. Куртку грубо стянуло меж лопаток, сдавливая рукавами подмышки, а воротом — горло. Лихая тварь-таки успела нагнать тщившуюся ускользнуть добычу, схватив клювом за одежду и подняв над землей. Правда, мой поддерживаемый альфином полет оказался весьма кратковременным. Только хищник отнес меня на безопасное от обрыва расстояние, как сразу, не чураясь грубостей, отшвырнул в сторону. Тяжело повстречавшись плечом с камнем плоскогорья, я, прокатившись кубарем пару ярдов, уткнулся в возникший на пути валун, бессильно распластавшись на мягком и обжигающе-холодном снегу.
Сведенные судорогой конечности оцепенели. Стоило тяжелых усилий даже сжать пальцы в кулак. Полыхавший в груди, обжигавший изнутри огонь вынуждал меня едва ли не стонать от мучительного жара. Глаза, казалось, вот-вот лопнут.
Превозмогая боль и онемение, я, свернувшись в комок, сел на колени. Легкие сразу опалило обдавшей лицо и ворвавшейся в ноздри пургой. Опершись левой рукой о согнутые ноги, я, покачиваясь, поднялся, тут же чуть не рухнув обратно. Десница не слушалась, повиснув бесхозным, одновременно разгоряченным болью и подмороженным воздухом щупальцем. Даже пальцы на призыв шевельнуться отвечали твердым отказом. Я толком не ощущал ни фаланги и казалось, что мне их вовсе отрубили.
Подняв сощуренный под натиском несущего мелкий снежок ветра взор, я, сквозь охватившую обрывистое плато метель, узрел лишь силуэт зависшего в воздухе ярдах в пятидесяти от меня альфина. Тварь мерно покачивала крыльями, удерживаясь на одном месте, и, едва завидела меня поднявшимся на ноги, в очередной раз издала свой душераздирающий боевой визг.
Фальчион, влекомый левой, непривычной рукой, с протяжным лязгом покинул ножны. Неловко перехватив клинок, я поднял его в сторону твари. Орудовать второй дланью меня не учили, а потому удерживать меч ровно, не давать острию плавать в пространстве сейчас встало довольно тяжелой задачей. Рука дрожала, дрожала и сталь, что так и норовила выскользнуть из неспособный совладать с нею пальцев. На нутряные призывы повиноваться десница отвечала решительным отказом. Или, вернее сказать, беспомощным молчанием. И альфин явно видел мою слабость. Он едва ли боялся эту согбенную, растрепанную, и, вдобавок, едва удерживавшую меч фигуру. Сейчас наши шансы были отнюдь не равны.
Размеренно сиял тусклым фиолетовым свечением вырезанный на перистой и полосатой, точно у белого тигра, груди твари круглый знак — словно маяк, своим спасительным для мореходов пламенем пытавшийся пробиться сквозь заливший океаническую гладь густой туман. Плавно колыхались крылья, придавая и без того сердито мчащемуся ветру еще большую силу. Изломанными, носящими на своих окончаниях длинные острые когти, пальцами хищно глядели возведенные по мою душу задние, орлиные лапы существа. Меж ними пленительно вихлял полосатый хвост. Звонким, нагоняющим страх перестуком звучали ударявшие друг о друга копыта передних конечностей. Из ноздревых точек на клюве рвался вскоре сливавшийся с белесой мглой пар, грозными алыми корундами горели кровожадные буркала.
Какое-то время повисев в воздухе, точно примеряясь, тварь, наконец, решилась атаковать. Мощный взмах крыльев поднял настоящую вьюгу, от чего меня мало того, что заметно качнуло, так еще и немного оттолкнуло назад. Впрочем, равновесия я не потерял. Но глаза, уязвленные бросаемыми в них хлопьями снега, на мгновение ослепли.
Пространство разразил грозный птичий крик, а вслед за ним раздался протяжный свист разрезаемого крыльями воздуха. Поняв, что альфин отважился на наступление, я, ступив короткий шаг в сторону, незряче, наотмашь рубанул клинком. И, как ни странно, лезвие встретило на своем пути не воздух, а весьма крепкую преграду. Прозвучал глухой хруст. Спустя миг фальчион легким перышком вынырнул из пронзенной плоти, завертев мое растерявшее концентрацию тело и едва не повалив меня на землю. Недалеко, шагах в пяти, что-то грузно рухнуло.
Кратковременный снежный шторм сник так же быстро, как и начался, позволяя моим глазам, наконец, раскрыться, без боязни поймать на зеницу пушинку-другую. Альфин, породив под собой быстро разливавшуюся алую лужу, судорожно сотрясая хвостом и лапами, лежал на чистом камне. От брюха до шеи зияла глубокая кровоточащая рана, вмиг обагрившая лилейные, подрагивавшие на мелком ветру перья. Из раскрытого клюва рвался вполне человеческий захлебывающийся хрип, а глаза, что сейчас казались краснее самой крови, бестолково глядели в небеса. Вырезанный на груди знак был перерублен надвое, а сами линии явили собой маленькие, багряные речушки.
Волоча фальчион окровавленным острием по снегу, я вразвал подступил к бьющемуся в агонии созданию. В изнуренной голове ярким порывом вспыхнул вопрос: оставить подыхать или закончить страдания? Если я брошу этого зверя одного, предоставив ему право в одиночку наблюдать за сошествием матушки-Смерти, то обреку на долгую и мучительную гибель. Он будет страдать до тех пор, поколь кровь без остатка не покинет его тело, либо же пока она до краев не заполнит легкие. Впрочем, есть ли у этого существа внутренние органы? Насколько устройство его организма схоже с нашим? И кровь ли это вообще? Я встряхнул головой. Не этими вопросами мне следовало сейчас ее забивать.