— Но, — разлепил губы я, — вы же… говорите на общем и весьма недурно…
— Надеетесь, что я вот так сходу переведу вам строки, над каждой из которых бьюсь в лучшем случае по месяцу? Сезона не прошло с момента записи пророчества, и я еще даже не садилась за перевод — и без того работы хватает. А пытаться делать это сейчас, кусками, искажая смысл…
— Я понял, — прервал я не на шутку разошедшуюся эльфийку. — Прочтите на эльфийском.
Такое предложение ее, судя по выражению лица, немало удивило.
— Как пожелает гость, — посовещавшись со старейшиной, покорно сказала она.
Поклонившись, эльфийка, звонко ударяя танкеткой о каменный пол, пошагала за трон. Не знаю, зачем мне нужно было услышать эльфийское пророчество, ведь ни слова из него я, верно, не пойму. Ну, если только там не будет какой-нибудь брани, ее я еще мог бы хоть как-то разобрать. Но это вряд ли. Скорее мне хотелось потянуть время, чтобы в голове, наконец, успело уложиться все только что услышанное. Пророчество? Обо мне? Вы серьезно?
Девушка отодвинула свисавший вдоль стены полог, запустив обе руки в прятавшуюся за его укрытием нишу. После громко, вынуждая стук эхом подниматься под своды дворца, затоптала обратно. В руке она держала пухлую, с пожелтевшими страницами и по виду очень увесистую книгу. Перевернув ее и открыв заднюю крышку, девушка, прокашлявшись и причмокнув, стала монотонно зачитывать. Разумеется, я ни то что не понимал ни единого слова, а даже отличить одну букву от другой был не в силах. Хотя, как мне показалось, где-то подобную речь я уже слышал. И с каждой секундой, которую сопровождали лившиеся в уст девушки строки, это ощущение во мне все укреплялось. Только я никак не мог вспомнить, где и когда мог внимать этим словам. И лишь под конец, когда взгляд переводчицы плавно переплыл с верхней части страницы в самый низ, в моей голове вдруг вспыхнул образ того слепца из трактира. Точно! В его иноязычной тарабарщине было сложно запомнить или хотя бы различить отдельные слова, однако теперь я был абсолютно уверен, что говорил он ровно то же, что сейчас эта девушка. Голос старика, выбравшийся из самых дальних уголков моей памяти, слился воедино с слышимым голосом эльфийки. И эти два абсолютно разных голоса, грубый и легкий, певучий, говорили одни и те же фразы. В унисон.
Меня словно окатило ведром ледяной воды.
С гулким, поднявшим со страниц облако пыли хлопком, эльфийка, окончив чтение, закрыла книгу.
Я стоял, уронив челюсть на землю и глупо лупоглазя на источавшую спокойствие девушку. Если еще мгновение назад внутри меня все словно вымело гигантской метлой, оставив лишь ветер гулять по выпотрошенному нутру, то теперь там поднялся настоящий, перемешавший все возможные чувства вихрь. Меня окутало остолбенение, не позволяя не только банально пошевелиться, но и не пропуская внутрь головы не единой мысли, оставляя кружиться в сознании одни лишь только что прочитанные переводчицей строки.
— В предсмертном бреду она молвила эти слова снова и снова, пока не погрузилась в сон, а на утро и вовсе не ушла от нас, — негромко заговорила девушка, вернув книгу на место и вновь вставая у трона.
Повисло неловкое молчание. Впрочем, эльфийка вскоре его развеяла.
— Чтец хотела, чтобы по пришествии вы непременно ее навестили.
— Но… она же мертва.
— Верно, — точно учительница правильно ответившему на задачу ученику, одобрительно кивнула мне девушка. — Однако, если госпожа Жовелан предвосхитила столь огромное количество событий, то ужель она не могла предвидеть собственной кончины?
— Вы что, — смекнув, к чему клонит Гранмун, а с ним и переводчица, начал я, — собираетесь отвести меня к ее трупу?
— Верно, — вновь без доли сарказма сказала эльфийка.
— Для чего?
— Гранмун этого не знает. Зато знает госпожа Жовелан.
Пришлось спускаться в глубины дворцовых подземелий. Я, эльфийка-переводчица, Эруиль, едва-едва выпросивший у Гранмуна позволения сопровождать меня и в этом походе, и один из слуг старейшины, шествовавший с факелом в авангарде, двигались по низким, прямым и темным, несмотря на пламя светочи, коридорам. Девушка, только мы покинули тронный зал и скрылись от глаз оставшегося дожидаться нашего возвращения владыки Лансфронора, с нескрываемым облегчением стянула с ног неудобные туфли, взяв вздымавшуюся на высокой танкетке обувь в одну руку, и блаженно, будто она после палящих углей ступила на холодный меховой палас, двинулась вслед за факельщиком. Мы же с эльфом-травником ступали чуть позади, стараясь сильно не отставать, дабы не выйти из-под скудного купола разливавшегося от лучины света, но, при этом, сильно не сближаясь со слугой. При приближении к этому существу у меня отчего-то возникали приступы мнительности и отвращения.
— Что это за создания? — не удержавшись, спросил я Эруиля.
— Слуги нашего Granmoun, — ожидаемо ответствовал он.
— Это я понял… К какому виду они принадлежат?
— Виду? — поднял бровь травник. — Это такой же как я, эльф.
— Как эльф? — ахнул я. — Но… он на тебя совсем не похож. Может, лишь в отдельных деталях. Но в целом…
— Они… Как бы выразить… Не самый простой эльф. С они кое-что… произойти. При рождение.
— Что?
— Это… — растерялся Эруиль, подбирая слова. — Это… Они… Я забыть, как быть на ваш язык…
— Грязные дети, — не оборачиваясь, вступила в беседу эльфийка.
— Точно, — оживившись, подтвердил мой компаньон и уже готовился продолжить свои пояснения, как вместо него за это принялась девушка.
— Хотя это не самое точное их определение. По-нашему они зовутся Underle Kai, что значит, скорее, Порочные дети.
— И почему же они так прозваны? — задал я явно ожидаемый эльфийкой вопрос.
— По заслугам, — ответила она, зыркнув на меня из-за плеча.
Идущий впереди слуга не обращал внимания на наш разговор, продолжая, безучастно выполняя свою рутину, освещать наш путь. Хотя какие-то струнки его души ответ девушки, наверняка, затронул. Впрочем, возможно, это существо даже не знает значения таких слов, как «обида» или «грусть»?
Эльфийка продолжила:
— Здесь нет никакого скрытого смысла. Их родители при жизни грешили, и за эти грехи вынуждены теперь расплачиваться чада.
— Какой же грех может сотворить с эльфом… такое? — посмотрев на худощавую спину слуги, из которой, точно колоски, торчали руки, ноги и шея, спросил я.
— Любой. Но горше всего — прелюбодеяние. Дети поступившихся верностью мужей и жен всегда рождаются Грязными, а самих родителей, после появления на свет такого ребенка, ждет неминуемая казнь. Вернее сказать, ждала. Так уж вышло, что большую часть греха в Лансфроноре давно извели. Ныне эльфы не дерзают даже пирожка с прилавка стащить. Право, на подобную муштру у нас ушло более пятисот лет. Хорошо еще, что Underle Kai, за фактом своего греховного происхождения, не потеряли дара бессмертия. Иначе давно бы вымерли, а новых так бы и не уродилось. Тогда остались бы мы, чистые эльфы, совсем без прислуги.
— Вы что же, вздергивали свой народ за каждую маломальскую кражу?
— Почему сразу вздергивали? — подняла плечи девушка. — Чаще отрубали головы и насаживали на пики, а после эти пики вонзали в землю перед домом казненного, чтобы другим, а в первую очередь родным, неповадно было.
— Какая дикость… — само собой сорвалось с моих уст. От вдруг подступившей к горлу тошноты мне пришлось прикрыть рот ладонью.
— Разве можно называть дикостью то, что позволило искоренить беззаконность? — девушка посмотрела на меня, но, не получив в ответ даже односложной фразы, отвернулась и продолжила: — Это в вашем обществе позволено сношаться с кем попало, воровство, особенно если это сложно осуществимое воровство, возведено в ранг подвига, а кровное мщение зовется «делом чести». Вероятно, именно поэтому вы и потеряли Божью милость, хоть и продолжаете свято верить во весь Пантеон, надеясь, что хотя бы кто-то из Небесных Властителей сжалится над вашими горестями.
Мне было что возразить по поводу грехов, верю — не верю и прочего, но я решил не спорить по таким пустякам. Не за тем мы спустились в эти подземелья. Да и всякий спор верующего с неверующим напрасен еще до произнесения первой фразы. Наш недавний разговор с Эруилем это в лишний раз подтвердил.