Птица затихла в дубовой макушке, а я внезапно увидела: от соседнего березняка, прямо на меня пружинисто, легко идет Вадим. Он поднял руку, приветливо мне помахал.
Сердце мое покатилось, оборвалось. Что я могла подумать? То ли в трудную минуту Пойма посылала мне помощь мужчины, то ли зло смеялась надо мною, то ли снова испытывала, упрямо не пуская в Огныку?
Многие вопросы на всю жизнь останутся вопросами. Наверное, это нормально: без загадок не стоило бы жить. Как Вадим оказался в далеком от берега реки березняке, как он нашел меня в тот момент, когда я сама заплутала в Пойме, - до сих пор эта тайна не разгадана мною.
Вадим подошел ко мне, сел напротив, ожег угольями глаз и уверенно сказал:
Ты никуда от меня не денешься, Василиса.
Ладно. Раз тебе так хочется.
Мое удивление сменилось равнодушием, жара расслабляла необыкновенно.
- Сколько тебе лет? — спросил Вадим.
- Несовершеннолетняя, — ответила я.
- Я вчера к тебе приходил. Где ты пряталась?
- Допрос а пристрастием... Под кроватью, завернувшись в половик.
- Остроумная, — мрачно заметил Вадим.
- А ты шустрый, - не замедлила я нанести вялый удар.
- Понятное дело... Никуда не денешься, - повторил он.
- Попугай, — мне не хотелось много говорить.
Так, разговор окончен. Возвращаемся к ребятам.
Ты возвращаешься, а я иду дальше, - спокойно сказала я.
- Куда же ты идешь дальше? - он зло прищурил глаза.
- В одно место. Не обязана докладывать.
- Не докладывай, расскажи.
Я не смотрела на Вадима, я боялась - дрогнет мое лицо, дрогнет мое сердце. Вот оно - испытание Поймы. Я его выдержу?
- Рассказать? В 1799 году в городе Москве родился Cаша Пушкин. Отца его звали Сергей Львович, а мать — Надежда Осиповна, — раздражение сочилось из меня, как пьяный сок переспелой ягоды.
- Василиса, что ты делаешь в пойме? Я слышал - здесь на многие километры нет ни людей, ни жилья. Никого и ничего нет.
- Какое тебе дело? Боишься за меня?
- Нет, не боюсь. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, уверенно сказал Вадим.
Голос его временами убаюкивал меня: густой, красивый, спокойными интонациями и несуетливыми паузами.
- Я иду туда, где должна оказаться совершенно одна, - жара давила - я еле ворочала языком.
- Куда? Одна? Совершенно одна?
Я почувствовала, что уязвила Вадима. Конечно, он мысленно уже начал покровительствовать мне, он хотел видеть меня слабой я должна была быть рядом с ним слабой.
- Слушай, Вадим, оставь меня, - тихо попросила я и наконец то взглянула на него. Он сидел, опершись о землю ладонями чуточку откинув голову назад, сверкая ненасытными глазами. Еще мгновение, и - бросится на меня, как дикая голодная кошка.
Могут же быть у человека свои тайны?
- Могут. Но с сегодняшнего дня я должен знать все твои тайны.
Давиловка. Мясорубка. Парная без бани.
- Послушай, Вадим. Я иду туда, куда тебе нельзя.
- Мне? Нельзя? Мне!
Он расхохотался. Он ощущал себя сильным, великим и самостоятельным. Передо мной сидел ошалевший от любви мужчина.. Только пуля могла остановить его. И я отлила эту пулю — с большим удовольствием, с чувством мщения, ненависти, обожания, с острым желанием - сделать ему больно. Я отлила эту пулю, вложила ее в ружейный ствол и, хладнокровно прицелившись, выстрелила.
- Если пойдешь со мной туда, куда иду я, никогда оттуда не вернешься.
Он расхохотался еще громче. Возбуждение его достигло крайнего предела. Конечно, он не мог повернуть назад без меня, он должен был гарцевать по этой сумасшедшей жаре, касаясь меня плечом, рукой и съедая взглядом.
- Идем, - коротко сказал он и встал.
- Нет.
- Идем! - он дернул меня за руку, поднял, как ветку, из тошнотворной дубовой тени.
- Нет, - я сопротивлялась. - Тебе надо к своим. К невесте.
Вадим не ответил, лишь крепче сжал мои пальцы. И тут я сказала:
Хорошо. Идем.
Почему я так сказала? Потому что испугалась: его молчание приближало нас к объяснениям и поцелуям... Фу, какая гадость - целоваться в жару, без единого движения ветерка, под зуд разомлевших насекомых.
Странно, я внезапно поняла, куда надо двигаться, память отчетливо восстановила советы тетки Серафимы, приметы, которые должны были привести меня к деревне Огныка. Пойма сменила гнев на милость?
Вадим отпустил мою руку и пошел сзади, а я уверенно зашлепала по траве, опушкам, через сквозные осинники, луговины, мимо спрятанных в орешниках ручьев.