Итак, родители укатили в Швейцарию, в славный город Берн, а я осталась в деревне.
Дом наш стоял на берегу глухого оврага, в котором мерцал колодец с ледяной родниковой водой, дремали кусты орешника и бересклета, мелькали легкие птицы и гуляла наша великолепная кошка Марго. Эта Марго обладала поистине человеческим нравом, была умна, нежна, деликатна, и мама часто говорила: «У меня две дочки: одна ты - человеческая, вторая - Марго, шерстяная».
Вокруг дома росла сирень; на задах участка возвышались сосны с желтыми, будто пчелиный воск, стволами, и вязы. Вязы все время болели: чего-то им не хватало под нашим деревенским небом. Они рано, в середине лета желтели, ветви их сохли, и отец из года в год вырубал по два-три дерева.
На огороде росли разные овощи и цветы — их надо было поливать хотя бы раз в день. Жара в то лето стояла несусветная, три недели без гроз и дождей... Цветы, цветы... Их сажали весной мама и я. Мама любила розы и ирисы, а я - пестрые клумбы с ромашками, васильками, петуниями, садовыми тяжелыми колокольчиками. Такой веселый компот из цветов... Одна из моих тетушек как-то заметила: «Наша Василиса - художественная натура, она любит итальянские клумбы».
...Через пару дней после отъезда родителей я затеяла уборку на веранде дома. Веранду давным-давно захламили старой обувью, грязными полиэтиленовыми пакетами, тряпками, пожелтевшими от времени газетами, одним словом, всякой дрянью.
Убиралась я на славу: хлам сожгла на костре, полы вымыла водой из дождевой бочки, отдраила клеенку на столе - она засверкала. И тут меня ударило в голову: а почему бы не сдвинуть с места старый диван, не посмотреть, что там внутри: лишнее уничтожить, диванное выцветшее покрывало выбить на вольном ветру и просушить на заборе?
Диван отъехал от стены неожиданно легко, мусора под ним оказалось немного; наверное, осенние и зимние ветры, гуляющие на веранде, делали свое продувное дело. Внутрь дивана залезать было сложнее, верхнюю его часть все время заклинивало, перекашивало, но чего не сделаешь в шестнадцать лет, когда в тебе кипят тысячи лошадиных сил и бурлит океан энергии?
Сначала я разочаровалась — нутро дивана было набито старыми газетами, по краям облохмаченными мышами; окаменевшей обувью, какими-то доисторическими утюгами, ржавыми кастрюлями и моим первым детским трехколесным велосипедом, разобранным на части.
Я начала потрошить эти сокровища и внезапно наткнулась на темно-коричневую шкатулку, обернутую в бывшую мамину юбку. Юбку тоже основательно подпортили мыши.
Любопытство - великая сила. Оно завоевывает страны и сердца, а какая-то примитивная, закрытая шкатулка оказалась перед ним сущей безделицей... Взяв нож с тонким, гибким лезвием, я начала шуровать в замочной петле. Через пару минут дебют взломщика состоялся — шкатулка хрипнула, крякнула, и я откинула
крышку.
На дне лежали следующие предметы: бархатная коробочка с золотой цепочкой и золотым кольцом, овальное зеркало в серебряной, почерневшей оправе, с такой же почерневшей ручкой и толстая тетрадь. Листнув страницы, я узнала мамин почерк.
Не раздумывая, я забралась с ногами на старый диван, нацепила кольцо на средний палец правой руки, застегнула на шее золотую цепочку и посмотрелась в зеркало.
Из его будто припорошенных снегом времени глубин на меня взирала девушка пронзительной красоты. У нее были тонкие, благородные черты лица, нервные губы, страстно подрагивающие точеные ноздри; серые глаза мерцали мягко и таинственно, темно-рыжие волосы падали на высокий лоб и плечи небрежными волнами. Золотая цепочка подчеркивала нежную прелесть высокой шеи.
Это была я.
«Наваждение», - пронеслось в голове, и я открыла тетрадь. Мамин почерк.
Первые слова, которые я прочитала и толстой тетради, были: «Успеть оставить завещание».
Они кольнули мое сердце, царапнули, будто я прикоснулась к жуткой тайне. Предчувствие не обмануло.
«Дочь моя Василиса, - писала мама, - тебе исполнилось пять лет, а мне предстоит сложная операция на сердце. Поэтому я решила сообщить тебе следующее.
Когда нас с папой не станет, ты наследуешь наш дом с участком в двадцать пять соток в деревне, трехкомнатную квартиру в городе, картины отца (на сегодняшний день их сто тридцать три), домашнюю библиотеку — она представляет исключительную ценность, потому что ее собирали три поколения твоих родственников. Наверное, нам (или отцу) удастся оставить тебе некоторую сумму денег на сберегательной книжке. Но у меня нет уверенности, что ситуация в России будет к твоему совершеннолетию стабильной, и ты сможешь стать обладательницей некоторого состояния.