Выбрать главу

Серафима. - Всякое - не всякое, но безобразиев не позволяла, - отозвалась

бабка. - Ладно каркать-то. Василиса у нас — девка с головой, да еще ладная какая. Не возводи напраслину, Федяниха, - вновь в мягком горячем пару блеснули Серафимины

зубы. - Выпарим девку как следует? Чего лясы-то точить, не натрепались, что ли? — задорно оборвала Серафиму и бабку Федянову тетя Катя.

И тут же завертелась-закружилась банная суета. Бабы наподдали пару, замочили свежие веники в котле, ошпарили полок от души, уложили меня на него вдоль и начали охаживать горячими вениками.

Бабка Федянова мылилась в углу и ворчала. Но все равно я чувствовала: старухе нравилось наше общество, нравилось мыться, нравилось двигаться в горячем раскаленном

воздухе. - Симка, - вдруг сказала она, - я давно собиралась спросить: ты, что, колдуешь, что ли?

Серафима засмеялась.

— Не слушай, дураков, бабушка. Кто в наше время колдует? Одни городские и то по объявлению, за деньги.

— А вот ты Козлова в себя влюбила, и этого - Пеструшкина. И еще чудной такой приезжал, в шубе. Мужик на простую бабу не клюнет. Вот смотри, у Катьки один Сашка и есть.

- Федяниха, если бы я колдовала, то с тем чудным в шубе прямо до Москвы укатила. А я здесь, с вами.

- Ну, полно, полно. Я так спросила, люди говорят, а мне интересно.

Я слушала разговоры, млела под вениками, затем мылилась, терла себя мочалкой, обливалась чистой водой из кривого жестяного таза, и так мне было хорошо! Петь хотелось... Я подумала: «Лучше всего на свете - с людьми быть. Самое, самое счастье».

...Когда мы выходили из бани, снова пошел дождь. Крупный, сильный, уверенный. Бабы шлепали по жидкой от грязи дорожке, подставляли лица дождю, а Серафима смеялась:

- Бабушка! Федяниха! Это я дождь наколдовала! Месяц билась, билась и, гляди-ко, вышло по-моему!

Бабка Федянова замыкала нашу вымытую колонну:

— Кто тебя знает, Серафима. Люди говорят: мол, ворожит она, а мне что? Интерес и только.

Я мечтала оказаться дома, закопаться в постель и уснуть. Уснуть крепко-крепко, на целых три дня. Как хорошо, что бабы ни о чем меня не расспрашивали, а если бы и спросили, я не знала, что рассказать.

...Ливень несся до самого утра. Никогда так сладко я не спала. Лежала в постели, раскинув руки, слушала, как мирно клокочет вода за стенами, усталость сковывала меня сладкими цепями. Я покорно, с наслаждением провалилась в теплую яму сна...

И наступало утро! Оно сияло, как алмаз. Наша деревня, утомленная месячной жарой, утолила жажду, вздохнула. Вот оно, счастье деревенской жизни!

Я вышла на крыльцо: мои итальянские клумбы поражали взгляд яркостью и свежестью. Я решила нарвать букет, присела на корточки рядом с цветами.

— Доброе утро, красавица, — услышала я из-за забора. Там стояла тетка Серафима.

— Здрасьте, теть Сима, - приветливо ответила я. - Баня вчера была что надо.

— Ну-ка, поди ко мне, — певуче сказала тетка Серафима. Я подошла.

- Ты в зеркало на себя смотрела? - тихо, почти заговорщицки спросила она.

— Ах, зеркало... Теть Сим, оно в Огныке давно, — усмехнулась победительницей я.

— Нет, в обычное зеркало, человеческое. — Тетка Серафима отворила калитку, взяла меня за руку и потащила на крыльцо.

В сенях родительского дома, рядом с жестяным умывальником висело старенькое зеркальце, размером так в два кулака. Оно было и тускловато, и облуплено с краев, и вообще — его давно стоило выбросить. Но оно висело из года в год на своем месте, на ржавом гвозде, вбитом в бревно еще моим умершим дедом, и в него смотрелись вся наша родня, знакомые и друзья, жившие в доме из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Тетка Серафима подтолкнула меня к нему, и я увидела себя впервые после возвращения из Огныки. Из Поймы. Из другой жизни.

Я была хороша... Только прежние рыжие, золотые волосы почернели. Будто ночь погладила меня по волосам тяжелой рукой.

­ В хороший цвет перекрасилась, броский, — подытожила тетка Серафима. - Бывает...

Так я и объясняла всем, кто после спрашивал, что со мною случилось. «Перекрасилась». У подростков бывают фантазии, глупости и приколы. Они, как прививки для взрослой жизни.

— Ну, ладно, пошла я, — улыбнулась тетка Серафима. — Вот еще: птичек не обижай, подкармливай... Помнишь, птичку-то?

Она подмигнула и закрыла за собой калитку...

Родители приехали из Берна. Наступила осень. Я училась последний год в школе. Следующим летом поступила в университет. И года начали щелкать исправным счетчиком.