Майкл Форд
«Огонь Ареса»
ПРОЛОГ
С благодарностью посвящаю Эмили Фарли
Торакис рванул на себя кожаные поводья, и его жеребец, переступив с ноги на ногу, застыл на пыльной тропе.
— Молодец, Гермес, — похвалил коня всадник, поглаживая его черный как уголь бок. Торакис взглянул на Демократеса. Младший брат настороженно замер в седле. Легкий ветерок с оставшегося позади Эгейского моря, трепал длинное перо на его бронзовом шлеме. Высоко в голубом небе плыли небольшие облака.
Торакис поднял голову — в воздухе бесшумно парил одинокий ястреб.
— Жрецы сказали бы, что это доброе предзнаменование, — заметил младший.
— Обойдемся без предзнаменований. Я и так знаю, что моя судьба зависит вот от этого… — Торакис коснулся висевших у него на боку ножен.
Ветерок стих, и Гермес повел ушами. Торакис тоже кое-что расслышал — звук далекой битвы, долетавший с той стороны холма: там железо схлестнулось с бронзой, тишину разрезали боевые кличи. Сомнений не оставалось — воздух наполнили запахи крови, пота и страха.
Эти запахи сулили и еще кое-что: славу, ради которой и жили оба спартанца. Им и раньше приходилось вступать в схватку с суровыми и жестокосердными тегейцами.[1] Кивнув брату, Торакис поднял щит к плечу и крепко стиснул поводья.
— За Диоскуров! — крикнул он, взывая к богам-близнецам, которых спартанцы почитали более других.
— За Кастора и Полидевка![2] — отозвался Демократес.
Ударив пятками в бока жеребцов, братья устремились к вершине холма, их кони неслись галопом, разметая камни и землю.
Торакис и Демократес ринулись в бой. Многочисленные ряды спартанских солдат — фаланги — еще держали строй, но стремительно редели, и тегейцы в любой момент могли прорваться сквозь них. Повсюду валялись пешие воины — раненые, умирающие и мертвые, алыми пятнами покрывали землю разорванные и перепачканные грязью красные плащи спартанцев.
Небо потемнело.
Услышав, как брат крикнул: «Лучники!», Торакис прикрыл голову щитом.
Стрелы впивались в бронзу, издавая звук, напоминавший падающий с неба град. Рука Торакиса сгибалась под напором смертоносных стрел, он пригнул голову, пытаясь удержаться в седле.
Рядом младший брат всей силой обрушился на неприятеля, тегейского воина с севера. Занеся руку над головой, Демократес сразил противника копьем. Тот упал с резким криком, раздавленный копытами жеребца.
Вдруг в фаланге спартанцев образовалась брешь. Воины противника устремились к ней.
— Демократес! — крикнул Торакис. — Надо сомкнуть ряды!
Если не удастся отбросить врага, сражение будет проиграно.
Торакис машинально сунул руку под плащ, стиснув амулет с алым камнем. Это был Огонь Ареса, амулет бога войны. Этот талисман передавался в их семье из поколения в поколение, еще со Времени героев,[3] и спартанец возлагал на него все надежды.
Торакис выбрал самого крупного из пеших воинов противника, настоящего великана, размахивавшего над головой двумя боевыми топорами. Прикосновение к амулету словно придало Торакису сил. Он выхватил свой короткий меч и развернулся к тегейцу. Их взгляды встретились.
Торакис уже собрался ринуться на противника, как вдруг в животе у него появилось странное ощущение: сначала его пронзила волна холода, потом жара. Силы стремительно таяли. Спартанец опустил голову, разглядев затуманившимся от боли взглядом торчащее сквозь тунику острие меча.
«Меня ударили в спину», — пробормотал он надломившимся голосом. Торакис видел уже не одну смерть и понимал, что такая рана смертельна. Живым ему из боя не выйти. Больше он никогда не увидит родину, любимую и сына, которому еще только предстоит родиться. Однако хуже всего, что его могут счесть трусом.
Торакис выпал из седла, точно куль с зерном, свалившись на землю с глухим стуком. По телу прокатилась волна боли. Спартанец беспомощно наблюдал, как громадный воин приблизился к нему, опустился на колени и вытащил из пояса кинжал.
«Только быстрее», — мысленно взмолился Торакис.
Холодное лезвие коснулось его шеи. Но смертельного удара не последовало. Тегеец ловко сорвал с шеи спартанца кожаный ремешок и встал, сжимая Огонь Ареса в грязной окровавленной руке. Наверно, тегеец заметил амулет, когда Торакис падал с коня!
Лицо спартанца стало белым как мел, а зрение помутилось еще сильнее, когда он увидел, как враг поднес амулет к глазам. Алый камень сверкнул….
Среди шума бушевавшей битвы Торакис расслышал новый звук. Это предки, храбрые воины, звали его в царство смерти. Спартанец понимал, что одной ногой стоит на этом, а другой на том свете.
«Только не сейчас, — подумал он. — Надо вернуть Огонь Ареса!» Но не смог даже приподняться.
Вдруг пред его затухающим взором мелькнуло алое пятно — короткий красный плащ младшего брата.
Демократес набросился на тегейца, вонзив тому в шею длинное копье. На лице вражеского воина появилось изумленное выражение, его глаза закатились, и тегеец рухнул на землю. Смерть настигла его еще до того, как его голова коснулась пыльной земли.
Демократес вырвал Огонь Ареса из пальцев мертвеца и опустился на колени перед Торакисом. Глядя на старшего брата полными слез глазами, он осторожно снял с его головы шлем.
— Не плачь по мне, — хрипло произнес Торакис. — Передай остальным, что я умер, глядя врагу в лицо. Я с честью вернусь в Спарту на щите. Когда моя душа встретится с предками над Стиксом,[4] я окажусь в приятной компании. — Он закашлялся — к горлу подступила кровь. — Демократес, храни Огонь Ареса, и передай его моему сыну, когда он появится на свет. Сделай это в память обо мне.
Чувствуя, как его обволакивает мгла беспамятства, Торакис все же ощутил, как Демократес поднял его в седло и галопом понесся с поля боя.
Смерть подкралась к спартанцу тихо, точно волны Эгейского моря на закате.
ГЛАВА I
— Уже пятьдесят. Передохни! — услышал Лисандр позади себя. Опустив серп на скошенные стебли, он выпрямился во весь рост, мышцы спины расслабились.
Лисандр повернулся к Тимеону. Друг перевязывал сноп ячменя.
Солнце поднялось высоко и сильно пекло. Стоял жаркий день, вдали мерцали горы Тайгет. Воздух застыл над равниной, Лисандр слышал, как рядом едва слышно журчит река Эврота.
«Уже пятьдесят!» — Даже взрослому мужчине за целый день не собрать больше. Откинув голову назад, Лисандр отхлебнул глоток воды из фляги, затем протянул ее другу. Длинные локоны отяжелели от пота и холодили шею.
— Не торопись, — попросил подошедший Тимеон и взял флягу.
— Ты же знаешь, это невозможно, — ответил Лисандр. — Сегодня это исключено. — Он умолк и оглядел окружавшие их поля. Повсюду рабы убирали хлеб спартанского принца Кироса. Лисандр тут же прикинул в уме: — Еще пятьдесят до захода солнца и хватит.
Тимеон пролил воду.
— Послушай, Лисандр, как ты поможешь матери, если у тебя случится солнечный удар?
Они познакомились, когда учились ходить, и дружили уже двенадцать лет. Тимеон был Лисандру словно брат.
— На пятьдесят бушелей[5] можно купить только еду, — сказал Лисандр, — а маме, чтобы поправиться, нужны еще лекарства.
Лисандр заметил, что друг хотел возразить, но сдержался. Изнурительная болезнь уже унесла жизни двух кузенов Тимеона.
— «Еще пятьдесят», — мысленно приказал себе Лисандр, подвязывая флягу к поясу.
Он собрал еще пятнадцать бушелей. Тело молило об отдыхе, но юноша сопротивлялся.
«Не останавливайся», — приказывал он себе.
Ручка тяжелого серпа была испачкана кровью от лопнувших на ладонях мозолей, причинявших острую боль. Но Лисандр не обращал на это внимания. Спартанцу не пристало хныкать, жаловаться или уступать. Спартанцы держались до последнего. Лисандр представил себя спартанским пехотинцем, который в разгар сражения шаг за шагом теснит противника, разя его серпом и копьем.
2
Кастор и Полидевк — сыновья Зевса от Леды. Кастор прославился как укротитель коней, а Полидевк — как испытанный кулачный боец.