— Отъемся, — пообещала я. — Как без меня поживала, Мария Анисьевна? Вижу, совсем не изменилась.
— Тосковала, — Маняша поправила вдовий плат, — денечки считала до твоего возвращения. Мымра Наташка совсем прислугу заездила, как письмо от Карпа Силыча получила.
Она лихо перехватила чарочку, что вот уже несколько раз пытался поднести мне веселый неклюд, и закусила огурчиком.
— Благодарствую, человече. Теперь душевное что-нибудь исполните.
— Про багаж распорядись, — дослушав слезливый романс, попросила я, — и извозчика кликни.
Маняша распоряжалась мановениями, махнула огурчиком, и, будто по волшебству, рядом появился вокзальный служитель, махнула сызнова полной чаркой, четверо носильщиков принялись выгружать кофры с сундуками.
— Папенька велел полный гардероб заказать, — видя ее удивление, принялась я оправдываться, — не желал, чтоб его доченька в столицах немодной показалась. А с лета, представь, в женской моде кое-что изменилось.
— Барышня Абызова, — учтиво обратился вокзальный служитель, — извольте к лошадиному вагону подойти, там ваша… ваше… бесится оно…
Я отпихнула белозубого неклюда, который выводил рулады, склонившись к моему плечу, и побежала к хвосту поезда.
И нисколько оно не бесилось, оно просто не понимало, чего от него пытаются добиться эти странные людишки.
— Словами потому что разговаривать надо, — ругалась я на работников. — И ничего он на вас не бросался. Ну, ладно, бросался, от радости. А зубы скалил, потому что улыбался приветливо. А я говорю, приветливо.
Пока Маняша раздавала страдальцам денежку для поправления душевного здоровья, я взбежала по мосткам и отперла двери загончика.
— Это что за чудо-юдо? — ахнул неклюд, который, оказывается, все это время за мною следовал. — Уж точно не лошадь, я-то в лошадях понимаю.
— Это Гаврюша, — почесала я мохнатое ухо, не неклюдово, кошачье. — Гавр, скажи «здрасьте» дяденьке.
— Ав-р-р.
— Послушный мальчик. Фу! Сплюнь попону! Она грязная, опять животом маяться будешь!
— Грифон? — без испуга спросил неклюд. — Горгулия иноземная? Это сколько же такая животина стоить может?
Сонный кот Гавр, рост которого в холке достигал уже полутора аршин, просочился мимо меня и спрыгнул на перрон.
— Ав-р! — завопил он радостно. — Ав-р-р-р-р…
— Снег очень обожает, — пояснила я в пространство.
Гаврюша как раз поднимал снежные вихри распахнутыми крыльями.
— А кормить его как? — размышлял неклюд. — Он же жрет небось?
— Конечно, жрет, — согласилась я, наблюдая, как, пообвыкший к обстановке, Гавр изымает соленые огурцы и караваи у публики.
Лоточник с баранками лишился товара в мгновение ока, кот поискал, чем еще закусить, и принялся жрать снег.
Надо ли говорить, что весь мокошьградский вокзал воспринял наше отбытие с облегчением?
Извозчик не понадобился. У главного входа ожидала нас вереница запряженных тройками саней, куда погрузились и мы с Маняшей, и многочисленный багаж, и неклюдский художественный табор. Гавр бежал следом, пугая своим видом как лошадей, так и прохожих.
— Гуляй, купечество! — вопила пьяненькая Маняша. — Уж такие мы, загорские!
Наутро в свежем номере «Мокошьградского вестника» почтеннейшие горожане могли ознакомиться с заметкой, в которой клеймились нравы современной золотой молодежи и указывалось на необходимость ужесточения законов, касаемых содержания в домохозяйствах экзотических животных. Легкомысленный «Чижик-пыжик» сообщал своим читателям, что очаровательная барышня А. - невеста небезызвестного князя К., отпущенная на вакации из закордонного учебного заведения, выглядела уставшей и невеселой, видимо вследствие неприглядных слухов о поведении жениха, просочившихся даже за границы империи, что одета она была выше всяких похвал, и что, судя по количеству багажа, собирается знакомить с мировыми модами местное общество. А ежемесячный альманах «Флора и фауна Берендийской империи», правда не на завтра, а в положенный день, поместил сравнительный очерк на тему грифонов и прочих крылатых созданий семейства кошачьих.
— Мне не хотелось Наталью Наумовну стеснять, — жаловалась я по дороге Маняше, перекрикивая музицирование неклюдов, набившихся во вторые сани. — Но батюшка велел приличия соблюдать и для того у Бобыниных селиться.
— В тесноте, да не в обиде, — кивала нянька рассудительно. — Аркадий Наумович решил для тебя весь второй этаж освободить, сам в кабинет переехал.