— Я покормил его, пока ты спала, — голос глухой и по-прежнему отрешенный. — Как мог.
— Что-то случилось? — спрашиваю обеспокоенно.
— Нет, пока нет. Я не успел поблагодарить тебя за помощь, — кажется, ему трудно это говорить. — Я снова переоценил себя, — криво усмехается, — вынужден признать, это становится закономерностью.
— Переоценил? Ты о чем?
— Я думал, что достаточно восстановился после воскрешения. Но это не так. Сначала стражи, я не мог полностью контролировать их на расстоянии. Теперь Темная. Она оказалась слишком сильна.
— Это была Темная? Но как? Разве ее можно засунуть в бочку?
Кел одобрительно кивает.
— Насколько известно мне — нет. Ее действительно можно пленить и привязать к одному месту, но для этого нужно соответствующее оборудование и знания. Кто это мог сделать здесь, в Гавани?
— Не знаю. Я вообще думала, что всех Трехглавых переловили.
— Думаю, это что-то новое, чего я не знаю, — разводит руками. — Твой брат что-то привез в бочках. Это что-то вылили в воду или, что скорее, в самой насосной станции. Именно она впоследствии и стала источником заразы, там Темная и появилась.
— Ты уверен, что это была Темная? — повторяю вопрос.
— Ты же должна была ее сама видеть.
— Нет, — мотаю головой, — вроде бы нет. Не помню. Я падала, было очень холодно, а потом у меня получилось увидеть тебя. Я позвала — и ты отозвался, очнулся. Ничего больше. А что видел ты?
— Ничего. Темнота. И голос. Он что-то шептал, в чем-то убеждал.
— Я тоже слышала голос. Вернее, мысли, чужие, но, думаю, они должны были стать моими.
— Темные наделены разумом, — Кел снова облокачивается на столешницу. Он что-то перебирает в пальцах, но я не вижу, что. — Возможно, куда более глубоким, чем разум человека.
— Главное, мы справились! — мне все же хочется поддержать его улыбкой. — Никто больше не заразится?
— Возможно, — уклоняется от прямого ответа. — Но зараженных уже много. Если мы их не вылечим, все может быть напрасно.
— Ты знаешь, как их вылечить? — подаюсь к нему, но тело отчаянно протестует скрипом в суставах и прострелом боли он головы до самых ног.
Наверное, мне не удается оставить лицо спокойным — и Кел снова наливает мне порцию своего зелья.
— Его нельзя пить часто, — говорит, видимо, решая, достаточно ли плохо я выгляжу.
Я бы очень хотела сказать, что справлюсь и сама, но это будет ложью — и он увидит ее, стоит мне попытаться слезть с лежанки. Кстати, я снова голая под одеялом. И пахну чем-то очень ядреным. Это какая-то мазь, которой Кел'исс намазал мои ссадины. А их, судя даже по рукам, много.
— Обещаю не напиваться и не горланить похабные песни, — пытаюсь немного разрядить его странное настроение.
Кел морщится, как от оскомины, но противное на вкус зелье мне все же протягивает.
— Откуда это у него? — спрашивает, развернув на ладони амулет в форме волчьего клыка. Инстинктивно проверяю Хельми — так и есть, это его амулет.
— Это подарок, — не понимаю, чем чернокнижника заинтересовала память о моем отце.
— Позволишь? — он достает нож и демонстративно показывает, что хочет использовать его на амулете.
— Нет. Это память об отце.
— Хёдд, — смотрит очень серьезно, — ты же не думаешь, что я просто хочу поглумиться над твоей памятью? Захоти я сделать тебе больно, нашел бы куда более действенный способ.
У него очень тяжелый взгляд — требовательный, выжидающий. И я пока не готова его выдержать.
— Хорошо, — все-таки выдавливаю из себя, понимая, что от подарка Турина может ничего не остаться. И пусть брат пошел по кривой тропинке, память об отце это нисколько не омрачает.
Кел'исс отходит к столу, недолго размышляет, затем возвращается ко мне и протягивает руку, предлагая подняться. Зелье я выпила, но его действие еще не ощущаю, потому кряхчу и мощусь, точно столетняя бабка, опуская ноги на холодный пол. Кел присаживается и натягивает мне на ноги меховые сапоги. Потом до носа заматывает в одеяло и ведет к столу.
Присаживаюсь на стул и смотрю, как он берет нож, присматривается и, выбрав удобное положение, острый край ножа просовывает в едва заметную щель между клыком и серебряным навершием, к которому крепится тесемка. Нажимает, наклоняет лезвие то в одну, то в другую сторону, пока навершие не отделяется.
Отложив нож, аккуратно откладывает навершие и заглядывает внутрь клыка.
— Что там? — тоже пытаюсь посмотреть, но ничего странного не вижу.
Кел тянется за фонарем и ставит его на столешницу.
Теперь я вижу. Только не знаю, что именно. Клык внутри полый, но там точно что-то есть, как будто жидкое, точно несколько капель вязкой смолы.