«Твои родители верили в тебя, — говорил он, — так поверь в себя и ты».
— Ну, в силе я еще любому молокососу фору дам, — рокочет брат.
Его борода топорщится, ловя в плен неосторожные снежинки.
— Так чего ты привез? — спрашиваю почти с тем же интересом, с каким ребенок заглядывает в руки пришедших с ярмарки родителей.
— О-о-о-о, — сощурившись, тянет Турин. — Дюжину бочек самого лучшего медового эля. Этим летом боги даровали нам много солнца, урожай был добрый. А таких пчел, как у меня, нет ни у кого на Севере.
— Помню-помню, — не могу не уколоть его, — говорят, на зиму ты их в собственной постели хранишь, поближе к теплу, чтобы ни одна пчелка не померзла.
— А что в этом такого? — удивляется брат. — Хорошие пчелы — всё лучше скверной бабы.
Уже год как у Турина нет жены — свою предыдущую он выгнал из дому в одной исподней рубахе, босую и голосящую во все горло, что она ни в чем не виновата. Подробности мне не известны, но брат говорит, что застал ее с одним из своих воинов. Тому, к слову, он сразу проломил череп. Так что жене еще повезло, что ушла живой. Правда, ее родственникам пришлось выплатить ему изрядные отступные за столь неподобающее поведение собственной дочери. И с тех пор Турин наотрез отказался жениться вновь, благо двоих сыновей ему непутная жена все же успела подарить.
— Ты надолго? Где остановился?
— Только на время ярмарки, потом сразу уеду. Сама знаешь, времена нынче нелегкие.
При последних словах его лицо мрачнеет, черты лица заостряются, а морщины, хоть, казалось бы, куда больше, становятся еще глубже. Не помню, чтобы в его глазах была такая усталость, будто на своих плечах он постоянно носит невыносимо тяжелую ношу. Даже сейчас, стоя передо мной — большой, сильный, уверенный в себе воин, который прошел не один десяток сражений, которого уважают не только его люди, но и другие ярлы.
Беру его руку в свою. Жесткая, точно кора дерева, кожа настоящего воина.
— Мы справимся, — говорю, глядя ему в глаза.
Через долгое мгновение он все же кивает, в глазах снова появляется тепло.
Клан Турина — один из многих, кто встретил вторжение завоевателей и не выстоял. И не из-за трусости — из-за неравных сил. Топором и мечом сложно биться с теми, кто поливает тебя с небес смертоносным пламенем.
— Справимся, — соглашается брат.
Перед свадьбой с Келом мне стоило немалых усилий объяснить Турину, что брак с иноземным захватчиком может принести нашему народу хоть небольшой глоток спокойствия. И шла я под венец именно с такими мыслями, это уже потом, много позже…
Невольно вздыхаю, ненароком позволив всплыть на поверхность сознания горьким воспоминаниям.
— Ты все еще любишь его? — спрашивает брат.
От него ничего не скрыть. Он всегда читал меня, как открытую книгу.
Киваю, не решаясь поднять на него взгляд.
— До сих пор вижу его во сне. — Мне стыдно это говорить. Женщине моего положения и статуса негоже даже думать о таком, не то что произносить вслух. Я — жена своего мужа. Нового мужа. И ради своего народа должна быть ему верна. Даже в мыслях. Особенно в мыслях. Но… к горлу подкатывает холодный ком. Возможно, мне действительно стоит выговориться — вполголоса, в полумгле наступающей ночи, когда рядом никого, кроме моего единственного ближайшего родственника. Кроме брата, которому доверяю больше, чем самой себе. Если не рассказать ему — больше просто некому. В пределах Большого Дома есть и халларны. Официально они охраняют меня в отсутствии моего мужа. По факту — внимательно смотрят и слушают, впитывая в себя всю доступную информацию и почти не вмешиваясь в наши внутренние дела. Они не шпионы — нет. Скорее, меньшее зло, с которым приходится мириться.
Тяжелые руки ложатся мне на плечи, несильно сжимаются, потом встряхивают.
— Посмотри на меня, Хёдд.
Послушно смотрю ему в лицо.
— Ты знаешь, как я относился к этому чернокнижнику.
Киваю.
— Знаешь, как я отношусь ко всем им, пришедшим с Юга.
Снова киваю.
Среди северян вряд ли найти хоть одного человека, который бы приветствовал появление у своих границ непобедимой Имперской армии. Но есть те, кто, как я, старается найти способы к нашему сосуществованию, даже если со стороны эти попытки иногда выглядят трусостью и проявлением слабости. А есть те, кто продолжает бороться с оружием в руках. И Турин как раз из последних. Он никогда не говорил мне, что думает о моем замужестве с Келом. Но мне и не нужны были его слова, чтобы все понять. Достаточно было его взгляда, каким он смотрел на заклинателя Костей, а потом смотрел на меня. Признаться, в тот момент я подумала, что он проклял меня и отрекся от нашего родства.