Вцепился в тигриную шкуру клыками;
С волчьим отчаяньем, пару минут
Терзал он когтистого великана.
И я в это время стремглав до "Бурана"
Успел добежать; взял ружьё, и палю
В громадного тигра, (наверное, раны
Нанёс я ему, или просто спугнул),-
Зверь полосатый большими скачками
Умчался куда-то, скрылся в лесу.
Всё стихло вокруг; лишь Дружок мой скулит
Жалобно: "Я умираю, хозяин…
Мне страшно, мне больно, но я бодрый вид
Ещё сохраняю; смотри, как виляю
Хвостом на прощанье. Прости, я убит…"
Стою возле друга, и крепко сжимаю
Свои кулаки. "Догоню! Отомщу!
Поймаю тирана! На быстром "Буране"
Тигра проклятого я разыщу!"
И вскоре нашёл я по следу кровавому
Подранка громадного, и застрелил,-
К праотцам саблезубым отправил,
За друга ему отомстил.
И теперь браконьер я, не егерь.
Следак в мой рассказ не поверил.
Зима
Зимнее солнце не греет лучами,
Трескучий мороз на дворе.
Снежинки-кристаллы искрятся, сверкают,
Глаза мне слепит яркий свет.
Снегами-коврами покрыты просторы;
Приятно на тройке коней
Лететь по ним быстрой лихою стрелою,
Под звон бубенцов, в ясный день!
В белых мехах Зима величава,
Красивая шуба на ней,-
Снежная пава смеётся лукаво:
"Гони ты, ямщик, поскорей
К избе по глубоким сугробам-ухабам!
К вечеру станет темней,
Поднимется ветер; где лево, где право
Ты не разберёшь, — всё метель
Окутает белым сплошным покрывалом."
И правду сказала Зима; ветер-зверь
Надрывно завыл, тучи снега поднял он.
Один я в степи, нет вблизи деревень;
Куда не взгляни, — белый саван.
В ночь превратилась вечерняя мгла.
Холодно. Волки поблизости воют.
Ко мне подбирается злая Зима,
Зовёт в ледяные покои;
Я в них буду жить до прихода тепла,
Весной моё тело отроют.
Сага про пса
В сонном городе темнота,
Не горят на столбах фонари.
Тишина вокруг, люди спят
В лабиринтах бетонных квартир.
А где-то там поезда гудят,
Утром ранним слышны они,-
Долгим эхом доносит сюда
Вольный ветер свистки, гудки.
Далеко по пустынным кварталам
Раздаётся таинственный гул;
Он как будто живой, и устало
Шепчет мне: "Не уснул, не уснул."
И, действительно, я не спал;
Старый двор от воров охранял.
А сейчас по бульварам гуляю,
Мой хозяин меня отвязал
От цепи. Что-то я ощущаю…
Город, словно выметен снегом,
Пусто в нём; белоснежный ковёр
Широко устилает проспекты,
А на нём никого, нет следов,
За ночь всё замело. Но я чую,
(Нет, не носом, — звериным чутьём),
Что вновь чёрный пришёл в чей-то дом,
Он всегда души смертных ворует;
Вечно бодрствует, ночью и днём.
Мудрый ворон с ним рядом летает,
И сейчас он картавит, зовёт
На одр меня, — человек умирает;
Завывать, а не лаять я принуждён.
(Так давно повелось, испокон,-
Все мы близкую смерть ощущаем,
И людей в мир теней провожаем;
Долгим воем надрывно, печально
Погребальную песнь им поём).
И вот совершил я обряд,
Стою в подворотне уныло.
В сторожку бы надо назад
Вернуться мне. Эх, паршива
Собачья жизнь! День-деньской
Сидишь на цепи, охраняешь.
Хозяин не гладит рукой,
А пинает ногой. Проклинаешь
Прохожих заливистым лаем,
И за это потом получаешь
Кость да кашу. Доля такая,-
Верность прежде всего у собак,
Не поспоришь ты с этим никак.
Но, историю я вспоминаю;
Бабка мне рассказала её,
Когда мы на селе проживали.
Я в ту пору был малым щенком.
И сейчас стану выть я ветрам
Быль старинную, сагу про пса;
(Только им мой звериный рассказ
Ясно слышен). Начну завывать.
Посреди лесов густых
Был посёлок; жили там
Староверы, и у них
Всегда добра по закромам
Хватало; труд тяжёлый
Приносил достаток им,-
Избы выстроены вровень
С кронами высоких ив
Были. Норов строгий
Добрым людям помогал
Жить достойно; близко к Богу
Каждый из них пребывал.
Но в одной избе жестокий
Человек с семьёю жил;
Чад своих нещадно сёк он,
И жену всё время бил.
А больше всех возненавидел
Он верного цепного пса,
Пинал его, когда увидит,
И днями без еды держал.