— Любовь. — Именно этим единственным словом она сказала ему, что любит его в первый раз. И, казалось, в последний.
Астрид моргнула, слезы потекли из ее глаз. Затем она высвободила свою руку из его и пошла прочь.
Когда он хотел было последовать за ней, отец остановил его, положив руку ему на плечо. Леофрик стоял и наблюдал за каждым ее шагом. Когда двери часовни закрылись с глухим эхом, он закрыл глаза и позволил слезам пролиться.
— Еще не все потеряно, сын мой. Как бы много мы ни потеряли, теперь, когда Эдрик ушел от нас и его холодное тело лежит перед нами, Господь озаряет мой разум светом и дает мне надежду. Оставим священников и женщин заниматься приготовлениями к похоронам. Мы с тобой должны поговорить и подумать.
— оОо~
Поздно вечером, чувствуя головокружение и боль в сердце, Леофрик отправился в покои Дунстана. Эльфледа открыла дверь и сделала глубокий реверанс. Уинифред нигде не было видно.
— Где графиня?
Он увидел презрительную гримасу прежде, чем старуха успела стереть ее с морщинистого лица.
— Вид страданий огорчает ее, ваше высочество. Она в своей комнате, молится.
— А. Как он?
— Бог хранит его, сэр. Рана была недостаточно глубокой, чтобы разорвать внутренности. Часы, потраченные на то, чтобы доставить его обратно в замок, были тяжелыми, и рана затянется еще нескоро, но у него есть шанс снова выздороветь. — Она похлопала Леофрика по руке — более фамильярный жест, чем следовало, но Леофрик тем не менее оценил его. — У него бывают периоды просветления, и ему не хотелось бы оставаться одному. Если это будет угодно вашему высочеству, он будет счастлив увидеть лицо друга, когда в следующий раз проснется.
Повинуясь внезапному порыву, он поймал руку Эльфледы и сжал.
— Ты хорошая женщина, Эльфледа. Всю мою жизнь ты была здесь, чтобы заботиться обо всех нас, и делала это более чем умело. Спасибо.
Щеки старухи покраснели, а в глазах заблестели слезы.
— Для меня большая честь служить этой семье, ваше высочество. — Когда он отпустил ее руку, она добавила: — Могу я спросить о ее высочестве?
— Мне кажется, Астрид нас покинула.
Она сглотнула и глубоко вздохнула.
— А. Мне очень жаль это слышать. Бедняжка.
— Ты не злишься на нее?
Эльфледа быстро изучила его лицо, прежде чем ответить.
— Могу я говорить откровенно, ваше высочество?
— Как я уже говорил, ты говоришь своим лицом яснее, чем большинство людей при дворе говорят своими языками, так что, пожалуйста. Чувствуй себя свободно.
Она еле заметно улыбнулась.
— Она любит вас по-настоящему, но я не думаю, что она сумела по-настоящему освободиться от Черных Стен.
— О чем ты?
— Она была здесь не по своей воле, так что ничего из того, что произошло потом, не было ее выбором. Я знаю, что говорю далеко не так, как подобает говорить с вашим высочеством…
— Я даю тебе разрешение. Говори свободно.
Она склонила голову в знак благодарности.
— Я вижу это по тому, как она изучает себя в зеркале. Она до сих пор видит себя пленницей. Ее народ отличается от нас. Даже изучая наши обычаи, она не понимала их. Там, откуда она была родом, она могла делать то, что хотела. Она могла выбирать. Здесь даже мужчины мало что выбирают в своей жизни, а женщины вообще лишены выбора.
В последних словах Эльфледы прозвучала зависть. Но Леофрик услышал в них и что-то еще, и внезапно обрадовался тому, что Астрид не осталась. Он знал, что ее люди не отплывут раньше, чем на следующий день. У него было время. Слова Эльфледы и ошеломляющая уступка отца вселили в него надежду. Теперь она сияла перед ним, как маяк.
Возможно, он еще не потерял ее.
Но она должна была сделать выбор, чтобы остаться.
— Спасибо за откровенность, Эльфледа.
Услышав слова благодарности, она присела в реверансе и удалилась.
Прежде чем сесть рядом со спящим другом, Леофрик подошел к двери, ведущей в комнату молодой жены Дунстана. Когда он без стука вошел, Уинифред стояла у окна на коленях на подушке, сцепив руки и подняв их к ночному небу.
Она вскочила на ноги и повернулась к нему лицом, обхватив руками свое хрупкое тело, как будто километры спального халата, покрывавшего ее от подбородка до пола, все еще оставляли взору что-то неприличное. Господь всемогущий, она была так юна. В этом смехотворно скромном наряде ему легче было представить ее хихикающей с Дредой, чем занимающейся любовью со своим диким мужем.
Она присела в реверансе, почти опустившись на пол.
— Ваше высочество.
— Простите за вторжение, миледи, но у меня есть к вам важный вопрос.
— Да, сир?
— Если бы вы могли навсегда покинуть замок и уйти в монастырь, вы бы сделали это?
Она побледнела и нахмурилась.
— Мне очень жаль, сир. Я знаю, что была плохой женой…
Он отмахнулся от извинений.
— Я прошу вас выбрать, Уинифред. Вы уже замужем, поэтому ваш выбор ограничен двумя альтернативами. Тремя, но я не думаю, что вы предпочли бы смерть остальным. Поэтому я хочу, чтобы вы сказали мне искренне, перед Богом. Если бы у вас был выбор, вы предпочли бы быть хорошей женой своему мужу и лечь с ним в постель, как положено хорошей жене, любить его телом и сердцем и дать ему детей, или предпочли бы посвятить свою жизнь Господу?
— Вы… я… моя мать сказала…
— Уинифред. Ответьте на вопрос.
Ее голос был очень тихим, когда она ответила:
— С тех пор, как я была ребенком, я хотела отдать свою жизнь Господу. Но мои мать и отец…
Он снова отмахнулся от нее.
— Если вы так хотите, я поговорю с вашими родителями. И с вашим мужем. И с моим отцом. И с епископом, чтобы добиться аннулирования брака. Но если вы выберете, постарайтесь сначала увериться, что это именно та жизнь, которую вы хотели бы вести. Мы не можем отменить наши решения. Во всяком случае, не больше одного раза.
Улыбка девушки была самой широкой и искренней, какую он когда-либо видел на ее лице.
— Да, сир. Да! Я выбираю! Я выбираю Бога! — она захлопала в ладоши, как маленькая девочка, получившая угощение.
Он улыбнулся.
— Очень хорошо. Возвращайтесь к своим молитвам.
— Вернусь, сир! И буду каждый день благодарить Господа за вас!
— Не забудьте помолиться о скорейшем выздоровлении графа.
— Нет, сир. Не забуду.
Он закрыл дверь перед очень счастливой молодой женщиной и сел рядом с ее мужем. Он знал, что Дунстан тоже будет рад. По крайней мере, здесь он смог что-то исправить.
Сможет ли он исправить свою собственную жизнь, будет ясно завтра.
«Ах, Астрид. Выбери эту жизнь. Выбери меня». Он сложил руки и уткнулся в них лбом. «Пожалуйста, Господи, помоги ей выбрать будущее, а не прошлое».
23
Астрид стояла в центре лагеря и смотрела, как мужчины и женщины разбирают палатки и несут сундуки, узлы и корзины к берегу, где стоят восемь тяжелых скейдов. Она сняла свое пропитанное кровью прошлого дня платье и сейчас была одета в бриджи, сапоги и тунику, которую нашел для нее Леиф.
Черная пелена беспокойства нависла над лагерем; налетчики были разгневаны тем, что покидают землю, на которой у них было явное преимущество. Они плыли много дней, потеряли почти два десятка людей в битве накануне и возвращались ни с чем, если не считать Астрид.
Все они бросали на нее сердитые взгляды, когда проходили мимо, и никто, кроме ярлов, не заговаривал с ней — потому что все знали, что именно из-за нее они уйдут отсюда ни с чем.
Накануне вечером, вернувшись в лагерь, она села за стол с Леифом и Вали, а также с Гуннаром и Толлаком, лидерами отрядов ярла Ивара и ярла Финна, и стала говорить — так решительно и отчаянно, как только умела. У нее не было веской причины предлагать им уйти, не взяв трофеев или не уничтожив войско, которое напало на них во время переговоров — то же войско, что напало на них год назад и почти уничтожило лагерь, войско, которое захватило ее и надругалось над ней.