– Но он по крайней мере здоров? А его семейство – с ними все в порядке?
Кармен заколебалась. Она не имела представления о том, что можно и что нельзя рассказывать Ваттсу, не причинив ему вреда.
– Мне очень жаль, но я не знакома с ними, – сказала она. – Я приехала из маленькою городка на Юге Калифорнии, и Роб появился у нас один.
– Калифорния! Господь ему в помощь. А Лесли, значит, не с ним?
– Hет.
Джефферсон медленно покачал головой, еще раз хрипло вздохнув.
– Я так и думал, что-то не так. Я ничего не слышал про него с самого Рождества. И это меня беспокоило. Они вместе со своей женой всякий раз навещали меня на Рождество и привозили с собой девчушек и разные подарки. А их малыша я так и не видел, по крайней мере живьем. У меня, правда, есть их фотография.
Он медленно поднялся и нащупал карман своих синих брюк, откуда извлек маленькую измятую фотографию. Когда он протянул снимок Карман, его рука тряслась так сильно, что ей до боли захотелось взять эту старческую руку в свои, чтобы унять эту дрожь, чтобы согреть немеющие пальцы.
На снимке она разглядела студийные портреты мужчины, женщины и троих детей. Ей с трудом удалось распознать в мужчине Джеффа. На фото он оказался блондином и выглядел гораздо более плотным. И на ею лице сияла улыбка. Беззаботная. Счастливая. Говорившая о согласии с собой и с миром. Синие глаза Лесли Блекуэлл казались просто огромными и почти круглыми, так как были широко раскрыты и сияли смехом и жизненной энергией. Девочки сидели на коленях у отца, и глаза у них были в точности такие, как у матери. Лесли держала на руках младенца, которого мало волновало окружающее, – по его виду можно было заключить, что его всего пару дней назад привезли из роддома.
– Вы знаете, они назвали его в честь меня. – Джефферсон взмахнул рукой в сторону фотографии.
– Нет, я об этом не знала, – отвечала Кармен. – У них очень милое семейство. – Она протянула фотографию назад, и Ваттс снова уселся на стул.
– Они приезжали на Рождество и привозили эту смесь из сушеных фруктов. Вы не знаете, из чего ее делают?
– Наверное, знаю.
– Там наверняка были финики, и абрикосы, и все такое. Да, финиками она пахла – это точно. – Он слегка переменил позу, стараясь поудобнее устроиться на стуле. – Ну, так или иначе, я получил от Роба последнее письмо в ноябре, и он писал, что не может навещать меня какое-то время. Он не объяснил, почему, но я-то знаю Робби и не сомневаюсь, что у него на то есть причина. Хотя не следует забывать, что я уже стар и нахожусь отнюдь не в лучшей форме. – Он хмыкнул, и этот смешок перешел в приступ тяжелого кашля. Когда Ваттс вновь смог говорить, он добавил:
– Меня не очень устраивает мысль о том, что я могу и не успеть повидаться с ним перед тем, как отдать концы.
– Я надеюсь, что вы встретитесь с ним достаточно скоро. – У Кармен предательски повлажнели глаза, и она уставилась на кислородный баллон, разглядывая трубки, подведенные к металлическому аппарату. Лишь когда она удостоверилась, что опасность поддаться слезам миновала, она отважилась снова взглянуть на Джефферсона. – Итак, вы не имеете о нем никаких сведений с самого декабря.
– Ну, пожалуй, можно сказать и так. Но я на девяносто девять процентов уверен, что это был он, потому что она пришла как раз к моему дню рождения пару недель назад.
– О чем вы говорите?
– О пленке. Ну, эти маленькие штучки: кассеты, что ли?
– И что было на ней записано?
– Вой, – рассмеялся Джефферсон Ваттс.
– Что?
– Звериный вой. К пленке прилагалась записка, но она была напечатана на машинке, так что не могу сказать, чей на ней почерк: Робби или кто-то еще. Так там говорилось: «Слушай, и думай о свободе».
Кармен озадаченно нахмурилась.
– Просто вой? И ни одного человеческого слова на всей пленке?
– Нет, ни одного. Я прослушал всю ее до конца, хотя большая ее часть попросту пустая. А я так надеялся услышать ею голос. – Он опустил глаза на кислородный баллон и бездумно провел по его блестящей поверхности трясущимся пальцем. – Я так давно не говорил с ним.
– Мне очень жаль, мистер Ватте. – Ей захотелось пожаловаться кому-нибудь на то, что этого старика, изможденного болезнью, до сих пор держат в заключении. Ей хотелось забрать его отсюда и отвезти в Шугабуш, к Джеффу.
– Это выли собаки. Или волки, как мне показалось.
– Возможно, это койоты. Там, где он живет, поблизости полно койотов.
– А! Так он где-то в дикой местности. Наверное, потому-то он и не смог взять с собой малышей. Слишком опасно, не так ли?
– Наверное, так. – Она через силу улыбнулась.
– И работа ею, наверное, связана с этими голодными тварями. – Джефферсон убежденно кивнул сам себе. Ему явно принесло облегчение логичное, по его мнению, объяснение того, что его сын разлучился со своей семьей. Однако неожиданно его взгляд помрачнел. – Кент не собирается работать там вместе с ним, не правда ли?
– Нет. Я полагаю, что они уже не меньше пары лет не работают вместе.
– Это хорошо, – кивнул старик. – Кент и Робби могли многого добиться вместе, однако они не всегда смотрели на вещи одинаково. Кент впал прямо во вселенскую тоску, когда Робби стал проводить больше времени с семьей, вместо того, чтобы торчать на работе. Робби в отличие от Кента всегда понимал, что делу время, а потехе час. Я думаю, что мне удалось его этому научить.
Кармен улыбнулась неподдельной гордости, прозвучавшей в его голосе.
– Расскажите мне, как вы воспитывали его, Джефферсон снова заскрипел стулом, стараясь устроиться поудобнее. Его лицо стало задумчивым, он склонил голову набок.
– Прежде всего, он доставлял мне огромное счастье. Робби был хорошим мальчиком, хотя жизнь его не баловала. Я встретил Бетти, когда ей было всего двадцать два, а Робби семь лет. Я был намного старше. Знаете, где я ее встретил?
Кармен покачала головой.
– Робби об этом неизвестно, и я должен взять с вас обещание, что вы не проболтаетесь ему, – и он вопросительно поднял бровь.
– Я ничего ему не скажу.
– Так вот, она рылась в отбросах на свалке позади одной гостиницы. Моя машина стояла неподалеку, я сидел в ней и дожидался связника – в те дни я еще занимался наркотиками, – и она не заметила меня. Она была такая красивая, и у меня сердце разорвалось при виде ее. Пришел мой связник, мы с ним рассчитались, и я тут же направился к ней и отдал всю свою тогдашнюю выручку. А она принялась плакать и сказала мне, что им с сыном некуда деваться в эту ночь. Ее приятель выгнал ее и избил – у нее все ноги были в синяках. И я привел их к себе домой, где они и остались.
В задумчивости он глядел в пространство, а потом на него нашел приступ кашля. В какой-то момент Кармен показалось, что он вот-вот задохнется, и она вскочила на ноги. Она опустилась перед ним на колени, пытаясь гладить его по плечу.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она с тревогой. – Может, лучше позвать сиделку?
Он попытался отрицательно качнуть головой, а через мгновение кашель прекратился. Его глаза слезились, и Кармен достала из сумочки свой платок, не замечая, как у нее у самой трясутся руки.
– Вы не хотите немного передохнуть? – спросила она.
– Нет, милая мисс, это случается слишком часто Вы лучше слушайте. Вы не должны рассказывать Робби, насколько я плох, ясно? Нет никакой нужды его зря беспокоить. – Он попытался прочистить горло. – Ну вот, а теперь сядьте на место, а я продолжу рассказ.
Кармен молча повиновалась.
– Моя квартира их поразила. Она показалась им просто огромной. Там было чисто и стояла красивая мебель. Я устроил их в своей спальне. Вы только не поймите меня превратно, – и он снова приподнял седую бровь, взглянув на Кармен. – Мне, конечно, нравилась Бетти, и я желал близости, да и она явно решила, что ей придется переспать со мной в уплату за кров. Однако я хотел, чтобы она спала со мной по своему желанию. И через какое-то время так оно и вышло.
Выражение его глаз изменилось, они словно видели те далекие дни и их пылкую любовь. Нет, никакой пошлости – в улыбке этого старика сквозила лишь нежность. Он действительно любил Бетти Кабрио.