Как раз в эту минуту деревенский оркестр грянул плясовую, и на площадку первыми выскочили новобрачные, а за ними – и другие парни и девушки.
Энмор заметил, что Кейди то и дело поглядывает на Ильси и пытается – довольно неумело – двигаться и улыбаться, как она. Как и во многих деревнях, две трети семей в Остоне приходились друг другу роднёй, и Кейди была то ли троюродной, то ли четвероюродной сестрой невесты. Не было ничего удивительного в том, что она старалась подражать своей красивой родственнице, которая так удачно выходит замуж – а ведь для деревенской девушки удачное замужество – предел мечтаний.
Ильси и Сейдо, разумеется, были главными героями этого вечера. Они отплясывали так, что вышитые башмаки едва не слетали с их ног, юбка Ильси вертелась вокруг её талии, как юла, а украшенные бубенцами банты на косах иногда пролетали в опасной близости от лица жениха. Сейдо не отставал от наречённой, и в один момент подхватил и закружил её так, что она весело вскрикнула и засмеялась, обхватив его стройную шею тонкими смуглыми руками. Когда Сейдо поставил её на пол, то все увидели, что цветок астры, до этого сверкавший, как звёздочка, в чёрных волосах Ильси, оказался зажат в зубах Сейдо. Под общий смех и аплодисменты молодожёны поцеловались через цветок.
Кейди шумно вздохнула.
- Только ты не хандри, - сказал Энмор, похлопав её по плечику. – Тебе это ещё рано.
Девочка не успела ответить. Из толпы вынырнула её мама и схватила дочь за руку. Строго отчитав девочку за то, что она отвлекает господина волшебника, и тут же извинившись перед упомянутым господином, она уволокла Кейди подальше.
Тем временем Ильси и Сейдо удалились к своему столу. Кто-то из гостей вскочил с бокалом в руке, во всё горло выкрикивая тост, слова которого совершенно не были слышны из-за шума. Жених и невеста уж точно не вслушивались - они с обожанием смотрели друг на друга. Что-то кольнуло Энмора в бок – может, воспоминания о его собственной любви, которая ни при каких обстоятельствах не могла привести к такому же счастью? Не успел он расчувствоваться, как понял, что это не мысль об Анории настойчиво колет его под рёбра, а острый локоть знахарки Риды.
- Любуешься? – ехидно спросила она его. Энмор пожал плечами:
- Люблю смотреть на всё красивое.
- О да, парочка как на подбор. Готова поспорить, их родители уже делают ставки, на кого будет похож ребёнок.
- Ну, это ещё не скоро, - усмехнулся Энмор.
- А по-моему, очень даже скоро. Иначе бы они не стали играть свадьбу прямо во время ярмарки. Ни один уважающий себя кмет не наплевал бы на приметы, если бы не припекло.
- Ты это о чём? – насторожился Энмор. Рида усмехнулась, как всегда, когда знала что-то, о чём не знали другие.
- Ты знаешь, меня просто бесит эта твоя привычка, - высказался Энмор. Рида лукаво покосилась на него своими чёрными, как арбузные косточки, глазами:
- Я тоже без ума от тебя, Энмор. Сейчас всё объясню. Кметы думают, что во время ярмарки нельзя делать ничего важного. Праздновать обручение или свадьбу, брать или давать деньги в долг… Плохая примета.
Количество примет, в которые верили жители Тонского королевства, не поддавалось никакому исчислению, и всё же Энмор регулярно сталкивался с новыми. Раньше он никогда не слышал о том, что говорила Рида.
- Здесь, видимо, как раз тот случай, когда через месяц станет заметна причина брака, - продолжала знахарка.
Энмор уставился на неё во все глаза. Рида фыркнула:
- Я на своём веку столько беременных повидала! Погляди на неё: она же ничего не ест, кроме орехов.
- Может, нервничает, - отозвался Энмор. – А вообще, все люди любят разную еду. У меня был приятель, который макал солёные огурцы в донниковый мёд и запивал всё это простоквашей.
В этот момент до них донёсся смех Иола, от звука которого Энмор насторожился: судя по всему, учитель уже порядочно пьян.
- Брось, дружище, да разве знахарь сможет с этим справиться? Любой волшебник стоит сотни таких, как они! Так и быть, посмотрю твою корову… После праздника… хотя, лучше завтра…
Лицо Риды на секунду окаменело. Её губы побелели, смуглые щёки покраснели, а глаза сузились, не предвещая ничего хорошего.
- Послушай, - смущённо начал Энмор, ещё не зная сам, что хочет сказать, но в этот момент Рида развернулась так резко, что бронзовая нашивка, болтавшаяся на конце её платка, просвистела у Энмора перед носом, и ему пришлось резко откинуться назад. При этом сидр из его кружки пролился ему на грудь. Пока Энмор, перемежая чертыханье с заклинаниями, осушал свою одежду, Риды и след простыл.
«Забавно получилось, - подумал Энмор, - глупость сморозил Иол, а неловко почему-то мне… И ведь я готов поспорить, что завтра он об этом не вспомнит. А вот Рида ещё долго будет вспоминать его слова»
В своё время не кто иной, как Иол учил его, что магия подобна пирамиде с четырьмя гранями. Все грани равноценны; по каждой из них можно подняться на вершину, но по-настоящему великим магом может считаться лишь тот, кто овладел всеми Четырьмя Гранями Знания. Энмору всегда сложно было это понять: ведь следуя такой логике, человек должен был хорошо знать не только первые три грани – зелёное Знахарство, синюю Ворожбу и красное Волшебство – но и последнюю грань, имевшую чёрный цвет и звавшуюся Тёмной магией. Были времена, когда в магии не существовало никаких запретов; любой, обладающий способностями, мог свободно изучать все стороны знания. Но затем настали тяжёлые времена. Магические войны истощили и разобщили волшебников, и в результате на территории Тонского Королевства воцарилась инквизиция, которая уничтожала волшебников и ведьм. Когда двести лет назад диктатура фанатиков была свергнута, волшебники и волшебницы заключили договор. Отныне в Тонском Королевстве существовали лишь два объединения магов: Гильдия Чародеев для мужчин и Сестринство для женщин. В Гильдии изучали исключительно волшебство; Сестринство занималось ворожбой и знахарством. Тёмная магия была под запретом. Любой волшебник, мужчина или женщина, не должен был изучать то, что не полагалось. Те же, кому лучше всего удавалось знахарство, но не было таланта к другим видам магии, считались менее умелыми волшебниками. То же произошло и с Ридой: несмотря на все свои способности, она по многим причинам не могла состоять в Сестринстве. Энмор хорошо знал и уважал Риду; он никогда не считал её ниже себя. Он был уверен, что и Иол относится к ней также. Но говорят же: что у трезвого на уме – то у пьяного на языке…
Пока Энмор решал, что ему сделать в первую очередь – поговорить с Иолом или отыскать Риду – внезапно хлопнула дверь. Хлопнула так громко и резко, что этот звук пробился сквозь шум, музыку и смех и достиг ушей каждого из находящихся в комнате.
Как по чьему-то приказанию, все разговоры тут же стихли. Скрипка и гармоника жалобно взвизгнули, прежде чем замолчать. Огоньки свечей дружно покачнулись, а некоторые так и вовсе погасли – одни только струйки дыма растаяли в воздухе. Притихшие, ошеломлённые гости обернулись ко входу, где стояла растрёпанная старая женщина в чёрной косынке, с горящими от гнева глазами и перекошенным лицом.
Энмору много раз случалось видеть совершенно невероятные вещи – как чудесные, так и ужасные – но в тот раз он был ошарашен в той же степени, что и все остальные. Ему показалось, что он попал в старую сказку: в разгар весёлого праздника внезапный порыв ветра гасит свечи, и сквозь толпу оторопевших гостей пробирается старая, сгорбленная колдунья. Пробирается прямо к замершим от ужаса новобрачным…
Ксайомэра приблизилась к помосту, на котором сидели жених и невеста, и остановилась. Высоко подняв голову, она посмотрела на побледневшие лица юноши и девушки. Глаза её пылали ненавистью, они так и сверкали из-за завесы седых волос, как холодные зимние звёзды сквозь голые ветки деревьев.