Бенни сердито смотрел на него очень долгое время. Наконец, взяв голос под контроль, он сказал:
— Это одна точка зрения. Вы сказали, что есть две. Какая другая? Вы еще что-то хотели сказать о моем брате?
Джо одарил Бенни самой холодной улыбкой, которую когда-либо видела Никс на человеческом лице.
— Да, — сказал Джо. — Том мертв. Я жив. После всех этих лет я все еще жив. Это кое о чем говорит. Учись у выживших или возвращайся, черт возьми, домой.
Это был конец беседы. Бенни выскочил оттуда пулей и провел остаток дня, выкипая от злости.
На следующий день он вернулся, с мечом, сумкой и полной извинений гордостью.
Джо и слова не сказал о ссоре. Они начали с того, на чем остановились, и Джо тренировал их, не зная пощады. И делал это хорошо.
Бенни и Никс улучшили свои навыки. Они стали быстрее, хитрее, сильнее и намного изобретательнее.
Но теперь…
Никс ощущала себя неуклюжей и глупой. Лайла снова, и снова, и снова прорывалась через ее защиту.
— Мне… мне жаль… — сказала Никс тихо.
— Жаль? — Лайла взмахнула копьем, подняла его над головой и с ворчаньем опустила вниз. Острие воткнулось в песок в нескольких сантиметрах от лица Никс и отсекло несколько прядей ее вьющихся рыжих волос. — Жаль? Ты тренируешься, чтобы выжить или практикуешься в собственной смерти, глупая городская девчонка?
Никс закрыла лицо руками и покачала головой.
— Мне жаль, — только это она и могла ответить.
Лайла выпрямилась и некоторое время просто стояла над Никс. Потом с отвращением швырнула копье на землю и опустилась рядом с плачущей девушкой.
— Что такое? — голос Лайлы всегда казался призрачным шепотом.
Никс перекатилась и обхватила ее руками, цепляясь за Лайлу, как ребенок. Цепляясь, как утопающий.
Они так и не услышали, как подошли зомби, пока белые пальцы не сомкнулись на их руках, как железные тиски.
16
Когда Бунтарка больше не могла смотреть на свою мать, она отправилась на детскую площадку, чтобы найти Еву. Они сидели вместе на одеяле, а вокруг были разбросаны принадлежности для шитья: иголки, катушки ниток, клубки цветной пряжи, наперстки и отрезки ткани.
Пока Бунтарка наблюдала за девочкой, Ева взяла ножницы, чтобы вырезать из куска розового фетра выкройку для блузки. Почти выкройку для блузки. Сейчас это больше напоминало кляксу или трехногую розовую черепашку. Во время работы Ева от усердия высунула язык.
Над ними в листве носилась пара обезьян-капуцинов, которая выбралась из частного зоопарка в Лас-Вегасе. Монахини дали им имена: Чарити, что значит «милосердие», и Фоберенс — «терпимость». Дети звали обезьян Чатти и Фубеар.
— Вот! — сказала Ева, гордо показывая розовую тряпочку.
— Выглядит красиво, — сказала Бунтарка. У блузки было три рукава. — А это… — Бунтарка указала на один из них, — воротник?
Ева посмотрела на кофту, слегка хмурясь.
— Ой, — сказала она и убрала один из рукавов. — Лучше?
— Намного лучше, — согласилась Бунтарка. — Красивая, как радуга после весеннего дождя.
Ева захихикала.
Они нашли немного голубой ткани для юбки и кусочки коричневой для туфель. Бунтарка помогла Еве приклеить и пришить кусочки платья к кукле из грубой ткани, сделанной одной из монахинь. Пока они работали, Чатти и Фубеар спустились по дереву и сели на краю одеяла, наблюдая за Бунтаркой и Евой горящими темными глазами.
Когда кукла была почти готова, Ева наклонилась и стала искать что-то среди материалов, пока не нашла почти пустой клубок ярко-красной пряжи. Она прижала его к кукле, чтобы прикинуть цвет, а потом кивнула самой себе. Бунтарка наблюдала, как Ева отрезала несколько маленьких кусочков и начала связывать их вместе вокруг шеи куклы. Одно ужасное мгновение Бунтарка боялась, что Ева делает нечто похожее на красные полоски ткани, которые жнецы крепили к одежде. Полоски символизировали красные врата, что распахиваются в теле «еретиков», которых жнецы отправляют в вечную тьму. Их смачивали раствором, созданным сестрой Сан: эта жидкость имела сильный запах, который не давал мертвым нападать на живых.