Но тоска развеялась, едва д'Агоста вспомнил слова своего итальянского дедушки: «Aqua passata»[19].
На Сто двадцатой улице д'Агоста остановился перевести дух. Он достиг северной оконечности округа Колумбия, и впереди последним аванпостом на границе фронтира и ничейной земли возвышался «Интернэшнл-Хаус»[20].
Д'Агоста покрыл уже милю – свою дневную норму, – однако гордиться собой не дала очередная табличка с номером дома: «550». Чертыхнувшись, он посмотрел на часы: десять минут девятого. Время есть, но что толку? Здесь ведь даже такси не поймаешь. Студенты словно вымерли, зато чаще стала встречаться праздношатающаяся молодежь, толпами облепившая крылечки домов; подростки провожали д'Агосту взглядами, свистя ему вслед или бормоча что-то невнятное. И тут его осенило: дом 891 по Риверсайд-драйв должен быть где-то в районе Сто тридцать пятой улицы; добраться туда – дело десяти минут... Если идти через самое сердце Гарлема.
Мистика, подумал д'Агоста, еще раз перечитывая адрес, каллиграфическим почерком написанный на карточке. Однако ошибки быть не могло.
Оставляя позади «Интернэшнл-Хаус», последний оазис света, д'Агоста не торопился, но и не медлил. Он не испытывал страха – проводником ему станут униформа и «глок» калибра 9 миллиметров.
Пейзаж быстро менялся. Исчезли студенты, ушла суета. Тишина окутала темные фасады домов и разбитые фонари. Вокруг стало пусто. Проходя по Сто тридцатой улице, д'Агоста миновал старый особняк – действительно старый, настоящий дворец наркоманов. Дом зиял пустыми глазницами разбитых окон и обдавал улицу запахом плесени и мочи. Следующим попался «отель» с одноместными «номерами». Под нескончаемый лай собаки постояльцы сидели на крылечке, потягивая пиво и провожая д'Агосту мутными взглядами.
У тротуара выстроился целый автопарк разбитых машин, без окон и даже без колес. Но проезжая часть практически пустовала. Мимо проехала старая «хонда-аккорд», изначальный цвет которой съела коррозия. Через минуту д'Агосту обогнал золотистый «шевроле-импала» с тонированными стеклами. Машина скрылась за следующим поворотом, но до этого, поравнявшись с д'Агостой, вроде как сбавила скорость. Спокойно, подумал д'Агоста, в городе наверняка миллион таких тачек. После тепличной жизни в Саутгемптоне у него началась паранойя.
Он все продолжал идти мимо заброшенных зданий, превращенных в «отели» и самоуправляющиеся организации. На тротуарах мусор и осколки соседствовали с собачьим дерьмом. Освещение пало жертвой любимой забавы уличных банд – стрельбы по фонарям; их пытались чинить, но труды ремонтников пропадали втуне.
Эксцентричность Пендергаста показалась д'Агосте еще эксцентричнее, когда он подошел к самому черному сердцу западного Гарлема. В следующем, Сто тридцать втором, квартале царила кромешная тьма. Мертвые фонари не освещали последние два уцелевших здания, приспособленные под «отели». Хулиганы не пощадили даже лампы на автостоянке. Идеальное место для засады на безрассудных прохожих.
Тряхнув головой, д'Агоста отчитал себя за то, что размышляет не как офицер. При нем униформа, оружие, рация – что еще нужно?
Он уверенно зашагал вниз по улице. И вот тогда-то заметил, как медленно – чересчур медленно – за ним катит «импала». Последний фонарь чиркнул лучиком света по золотистому кузову, и остатки сомнений рассыпались в прах. Д'Агоста мог забыть порядок пересечения улиц, но его полицейский радар служил безотказно – и сейчас сигналил на полную громкость, что д'Агосту ведут к центру квартала, в самую западню!
Не раздумывая д'Агоста сорвался с места и дал резко влево, наперерез «шевроле», к Риверсайдскому парку. Уже из темноты спасительной гущи деревьев он увидел, как одновременно распахнулись обе дверцы машины, когда она заскрипела тормозами у тротуара.
Глава 13
Дворецкий, открывший Пендергасту дверь в анфиладу на десятом этаже отеля «Шерри Нидерланд», выглядел настолько по-британски, что казалось, будто он сошел со страниц романа Вудхауза. Слегка поклонившись, шурша накрахмаленным пластроном[21], он принял у Пендергаста пальто и золотистую визитную карточку, которую фэбээровец без колебаний оставил на серебряном подносе.
– Не соблаговолит ли джентльмен подождать здесь? – Вновь поклонившись, дворецкий исчез за дверью; было слышно, как он идет по коридору, открывая одну за другой дальние двери.
Через несколько минут дворецкий вернулся и провел посетителя в обшитую деревянными панелями гостиную. Там в жарком пламени большого камина весело трещали березовые поленья.
– Прошу, располагайтесь, где вам угодно.
Пендергаст, натура теплолюбивая, выбрал ближайшее к камину кресло, обтянутое красной кожей.
– Граф примет вас с минуты на минуту. Не желаете ли бокал хереса? Смею предложить отличный амонтильядо.
– Благодарю.
Дворецкий бесшумно вышел и через минуту внес на серебряном подносе хрустальный бокал с бледно-янтарной жидкостью. Оставив его на столике у кресла, слуга так же бесшумно удалился.
Потягивая изысканный напиток, Пендергаст оглядывал шикарно обставленную комнату, и лаконичность стиля все больше и больше увлекала его. Здесь персидский ковер времен шаха Аббаса и камин из серого флорентийского камня с гербом старинной благородной семьи удивительным образом примирили красоту и уют. На столике, где дворецкий оставлял херес, несколько предметов из серебра, антикварный сифон, флакончики из римского стекла с духами и маленькая этрусская статуэтка из бронзы тоже требовали внимания Пендергаста.
Но поразило гостя другое: над каминной полкой висела картина Вермера. В холодном фламандском свете у окна в свинцовом переплете сидела женщина, кружева в ее руках отбрасывали на платье паутинку теней. И хоть эту работу Пендергаст видел впервые – а все тридцать пять творений мастера он знал наперечет, – мысль о подделке отбросил сразу. Игру света и тени Вермера подделать было нельзя.
На противоположной стене висело незаконченное «Обращение святого Павла» в стиле Караваджо. Уменьшенная версия того, что художник написал для церкви Санта-Мария-дель-Пополо в Риме, она своей глубиной и насыщенностью цвета заставила Пендергаста увериться – перед ним этюд самого мэтра.
Третье полотно на стене по правую руку живо напомнило Пендергасту о серии «Воспитание девы» Жоржа де ла Тура. Картина, впрочем, не была копией, а значит, маленькая девочка, что читала книгу при свечах в темной комнате, принадлежит кисти таинственного француза.
Больше картин в комнате не было, но хватало и этих жемчужин. Ни одна из них, однако, не имела ярлыка с названием или именем мастера. Равнодушный к зависти гостей, хозяин повесил их здесь лишь для собственного удовольствия, как часть интерьера.
Выходит, Фоско не так уж и прост.
Из соседней комнаты донеслись звуки, такие тихие, что различить их смог лишь сверхъестественный слух фэбээровца: открылась дверь, защебетала неведомая птица, стуча когтями по деревянным ступенькам, а глубокий голос нежно позвал:
– Ну же, ну, выходи! Так, теперь наверх – раз, два, три. А сейчас вниз – три, два, раз!
Птица – если это была птица – взорвалась щебетом, закудахтала и захлопала крыльями. Тут зазвучал тенор, постепенно набирая силу и громкость, и птица затихла. Как только ноты арии бельканто смолкли, сразу же появился дворецкий.
– Граф примет вас сейчас, – пригласил он.
По длинному и широкому коридору, мимо стеллажей с книгами лакей повел Пендергаста в огромный кабинет, где во всем своем величии их дожидался граф.
21
Нагрудная часть мужской верхней сорочки, надеваемой под открытый жилет при фраке или смокинге.