— Ой-ой-ой, больно, — шут поднял на Деметру глаза, обиженные и умоляющие, как у побитого щенка. — Зачем слышащая это сделала? Чем Цицерон провинился, ведь он так верно служит Слышащей и Матери… — мужчина резко замолчал. На долю мгновения Дроконорожденной показалось, что ее пинок оказался судьбоносным и Хранитель наконец пришел в себя, но, увы, следующая фраза паяца обратила в прах ее надежды. — Цицерон проголодался… Цицерон хочет пирог… или морковку… эй, Слышащая, куда ты?! — темный брат вскочил на ноги и кинулся вслед за Деметрой. — Подожди, не оставляй Цицерона одного!
***
— От имени ярла Рифтена, Лайлы Руки Закона, я приговариваю вас к смертной казни, — чуть хриплый голос Мавен Черный Вереск эхом разносился над притихшей толпой мещан. Женщина упивалась всеобщим вниманием, будто сладким вином. Пусть венец ярла носит другая, но реальная власть сосредоточена в ее руках, унизанных золотыми кольцами, но умеющими держать оружие. Мавен поправила свой тяжелый бархатный плащ, отороченный мехом снежного волка, ее надменные золотистые глаза скользнули по лицам разбойников, стоящих на коленях в окружении стражи, и остановились на одном из эльфов, босмерке. Золотисто-каштановые волосы слиплись и потемнели от пота и грязи, обычно белая прядь у виска, заплетенная в косичку, кажется грязно-серой, на остром скуластом лице потеки краски — жалкие остатки боевого раскраса, но темно-янтарные глаза по-прежнему живые и цепкие и с холодным, поистине северным спокойствием взирают на аристократку Рифтена.
— Тинтур Белое Крыло, — Черный Вереск произнесла имя разбойничьей королевы медленно, будто пробуя его на вкус. Стражник рывком поставил босмерку на ноги, — твоим преступлениям настал конец. Сегодня топор палача свершит правосудие, и многие буду отомщены, — в том числе и ее сын. Лицо Мавен потемнело при воспоминании о Сибби. Эта остроухая сука подвесила его за ноги на дереве, и ее головорезы тренировались на нем в стрельбе из лука. Использовали одного из Черных Вересков как живую мишень… сердце словно сдавило стальными тисками, к горлу Мавен подкатил колючий ком. Женщина поспешно сморгнула слезы. Нельзя плакать. Нельзя показывать свою боль, свою слабость. Это не достойно ярла. Пусть и будущего. Рано или поздно Лайла не сможет удержать трон. Губы Черный Вереск тронула сухая улыбка, — начинайте. Думаю, сегодня можно обойтись и без молитвы. Боги итак радуются вашей смерти.
***
Бриньольф тихо присвистнул, когда первый из заключенных опустил голову на плаху.
— Ты погляди, как Мавен-то лютует, — хмыкнул он с кривой улыбочкой. Сунув большие пальцы за пояс, мужчина повернулся к сутай-рат. Каджитка меланхолично чистила ногти кинжалом, ни чуть не интересуясь происходящим. Ветер ласково ерошил ее бежево-серую шерсть, играл массивными золотыми кольцами в острых ушах, на что украшения отвечали ему тихим звоном.
— Эй, детка, ты же так все зрелище пропустишь, — глухой стук, и голова эльфа, данмера, падает в корзину. В воздух взлетают испуганно-радостные крики, кое-где звучит смех. Тело заваливается на бок, бьется в агонии, ярко-алая кровь обильно орошает уже напоенную дождем землю.
— Меня совершенно не волнуют подобные… увеселения, — сутай-рат важно шевельнула усами. — Слишком грязно. Чистая показуха. На место казненных придут другие. А все это… Черный Вереск просто хочет отомстить за своего сынка.
— Эй, потише, детка, — пальцы Бриньольфа сжали локоть каджитки. — Хоть мы и на короткой ноге с таном, не стоит забываться, Дханларас.
— Дхан’ларасс! — воровка передернула плечами, вырывая руку из плена Соловья. — Прежде, чем давать советы, научись сначала правильно произносить мое имя!
— Ладно, ладно, прости, детка… хочешь, тебе за ушком почешу? — он протянул руку, но сутай-рат рассерженно зашипела, отстраняясь. — Все, понял я, понял… детка, какая же ты все-таки злючка, — мужчина отвернулся от напарницы. Дхан’ларасс пригладила слегка растрепавшуюся шерсть и убрала клинок в ножны. Казнь Белого Крыла — довольно громкое событие. Разбойничья королева умудрилась насолить семье Черный Вереск, а такое в Рифтене и его окрестностях не прощается. Глядя на коленопреклоненную разбойницу, невозможно было подумать, что эта хрупкая и миниатюрная, как и все лесные эльфы, босмерка сумела собрать одну из самых больших шаек в Скайриме и больше года терроризировать всю округу. Помимо крупных краж и разоренных караванов Белому Крылу приписывали невероятную ненависть и жестокость к нордам. Дхан’ларасс презрительно фыркнула. Не переносить нордов и жить в Скайриме… это такая же глупость, как воровать, а потом самому же и возвращать краденое. Но у эльфийки талант, определенно. Не зря ее называют разбойничьей королевой. Пока она не убила Сибби, бандой Белого Крыла особо не интересовались. А когда тело парня нашли, и новость долетела до ушей его матери, цена за голову босмерки стала просто баснословной.
— Я слышал, она съела его глаза, а из берцовой кости сделала себе рукоять для кинжала, — взволнованно выдохнули позади каджитки.
— Да, да, босмеры запросто людей жрут и друг друга! Типа, это честь…
— Да плевать на их сраную честь! Пусть уже рубят, и дело с концом!
Когда Тинтур Белое Крыло склонила голову в прощальном поклоне перед палачом, толпа взревела. Глаза Мавен мерцали расплавленным золотом, горели жаждой крови, казалось, сейчас она выхватит меч и собственноручно казнит разбойницу. Дхан’ларасс нервно повела носом, от острого запаха крови у нее кружилась голова. Скорей бы этот балаган закончился… палач поплевал на руки, замахнулся, лезвие его секиры хищно сверкнуло…
— О-о-о.. Цицерон много слышал о работе палача, — сладко пропищал шут, проталкиваясь вперед и мимоходом успев дернуть Дхан’ларасс за хвост. Каджитка оскалилась, руки сами легли на рукояти клинков, но наглец был уже далеко, приплясывал вокруг плахи и ошеломленного карателя. — Руби, руби, руби, руби… а потом снова — руби, руби, руби, руби… И-хи-хи-хи…
========== KiiR Tah (Дитя стаи) ==========
Ярость клокотала в груди Деметры, раскаленной, кипящей лавой затопила ее сознание. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони, бретонка почувствовала боль даже сквозь плотную кожу перчаток. Глаза Довакин, сверкающие расплавленным серебром, впились в вертлявую фигуру Цицерона испепеляющим взглядом. Шут же, демонстративно не замечая, продолжал самозабвенно кружить вокруг палача и разбойницы, корча рожи. Титаническим усилием подавив желание запустить в Хранителя заклинанием помощнее, бретонка сделала глубокий вздох и мысленно досчитала до десяти. Ну… кто бы мог подумать, что простое, невинное замечание Драконорожденной о том, что печально смотреть на казнь одного из самых способных убийц?! Стражники и горожане хихикали над кривляньями Цицерона, но вот Мавен было вовсе не до смеха. Лицо знатной дамы превратилось в застывшую, окаменевшую маску ледяного гнева. Деметра приглушенно выругалась. Если Черный Вереск отдаст приказ, даже ее репутация не спасет паяца. Чтобы улизнуть, Цицерону придется искупаться в местных каналах. Вряд ли надменная рифтенская стража рискнет окунуться в дерьмо, пусть и по приказу своего почти ярла. Довакин не удержалась от смеха, и он слетел с ее губ, но из-за маски ее веселое хихиканье превратилось в судорожные всхлипы.
— Какая скучная у тебя работа, — заключил Цицерон, качая головой, — то ли дело быть шутом: пляши, пляши, пой, пляши, убивай, трави котят, ухаживай за Матушкой, за ненаглядной, любимой, драгоценной Матушкой… о, как Цицерон тоскует по Матери!..
— Уйди, Обливион тебя побери! — пробасил палач, косясь на Мавен Черный Вереск бельмастым глазом. — Уйди, чокнутый.
— Я?! Чокнутый?! Глупости! — Хранитель захихикал и всплеснул руками. — Тру-ля-ля, у-ля-ля, сломаю лютню дурака… а если бард полезет в драку — убью его я как собаку! — шут раскатисто расхохотался и, притопывая, закружился на месте.
— Ну хватит! — голос Черного Вереска прозвучал не ласковее драконьего рева. По толпе мещан пробежала дрожь, как по глади моря перед штормом. Цицерон втянул голову в плечи и резво посеменил к Деметре, игриво блестя темными хитрыми глазами. — Мне надоел этот балаган! Завершайте казнь!