— Проходите, — вымученно улыбнулась служанка на ходу, — я сейчас к вам подойду…
— Мы не на долго, — Деметра повелительно подняла руку, и глаза Абелон завистливо сверкнули при виде тяжелого серебряного кольца с аметистом, украшающего тонкий пальчик Довакин. Девушка печально вздохнула. Она себе лишний раз присесть позволить не может, не то что такие цацки носить… служанка поставила перед Лейгельфом кружку с элем, но шахтер так размахивал руками и вопил, что едва не сшиб ее на пол. Сначала Абелон не поняла, почему вдруг посетители повскакивали на ноги, отчего кричат, потрясая руками и чашами, но когда Стиг Соленый Ветер кубарем выкатился ей под ноги, северянка едва не уронила поднос. Мужчина, пошатываясь, поднялся на ноги, тряхнул головой, стряхивая с волос глиняные осколки.
— Ну, давай! Наподдай ей!
— Покажи остроухой ее место!
— Скайрим для нордов!
Разбойник выхватил из рук Гьяка кружку с медом и осушил ее в два глотка. Напиток тек по его подбородку на грудь, промочил его бархатный жилет. Швырнув чашу в огонь, Стиг заревел, ударив себя кулаком в грудь.
— Давай, лесная нимфа, тварь ты узкоглазая! Подходи! — мужчина рванул за воротник рубахи, обнажив грудь. — Уж я-то дам тебе северянина настоящего отведать!
Он бросился вперед, по-бычьи наклонив голову. Парни из его шайки орали, подбадривая своего атамана, один из них подступился было к худощавой босмерке, намереваясь помочь Соленому Ветру, но эльфийка по-кошачьи отскочила в сторону, и Стиг вместо нее боднул своего дружка в живот. Парень завопил, отлетел в сторону, пират запнулся о чью-то услужливо подставленную подножку и плюхнулся задницей в тлеющие угли очага. Таверна наполнилась хохотом, воем и ругательствами. Даже Деметра позволила себе снисходительную ухмылку, которая обратилась хищной коварной улыбкой, когда один из шахтеров усадил себе на плечи Тинтур Белое Крыло.
— Позвольте представить вам нашу новую сестру, — церемонно объявила девушка, откидывая со лба бледно-золотистый локон. — Назир, будь добр, забери ее. А мы с… Цицероном пока прогуляемся до убежища.
На улице Довакин взяла спутника под руку. Если раньше имперец готов был визжать от радости и восторга, что Слышащая не побрезговала прикоснуться к нему, то теперь хранил вежливое молчание, терпеливо дожидаясь, когда девушка сама с ним заговорит. Подобная перемена сначала рассмешила бретонку, но сейчас ей словно плеснули огнем на обнаженную кожу, который воспламенил в крови тревогу и безудержное любопытство.
— Ты хорошо служишь нашему Отцу, Цицерон? — задумчиво обронила она, чуть запрокинув голову, подставляя лицо ветру. Прозрачные пальцы расчесывали ее волосы невидимым гребнем. — Хорошо служишь Матери?
— Я был бы плохим Хранителем, если бы не относился к своему долгу со всей ответственностью. Уверен, Мать скучала по своей Слышащей.
— А ты? Ты по мне скучал? — мужчина живой и теплый, а магесса очень давно не пила крови. Если она придет к нему ночью в комнату, если скользнет под мягкие шкуры и будет перемежать поцелуи с укусами, как отреагирует новый Цицерон? Замрет, охваченный ужасом, или потянется к ней, желая большего? Стражники провожали их взглядами — будет воякам о чем поболтать в казармах. Довакин редкий гость в Данстаре.
— Мы все ждали возвращения Слышащей, — туманно промолвил мужчина, но бретонка покачала головой. Серебро ее глаз обратилось бледным золотом.
— Я спрашиваю тебя. Мне не важны сейчас остальные, — она почувствовала, как Хранитель напрягся. Ждет подвоха, подбирает слова. Для него Довакин сейчас незнакомка, тот, другой Цицерон знал ее, восхищался ей. Любил ее по-своему безумно. Она могла ударить его и остаться безнаказанной. А если Драконорожденная поднимет руку на нового Цицерона? Хватит ли ему смелости вернуть оскорбление Слышащей?
— Мне не нравится твое молчание, — прошептала магесса ласково и толкнула имперца в снег, подкрепив слова ударом ноги по заду Цицерона. Мужчина плюхнулся в сугроб, рыжие волосы растрепались и упали ему на лицо, проказливый ветер сорвал с него капюшон. Смех девушки капал ядом на раненое самолюбие Хранителя, — в следующий раз постарайся не задерживаться с ответом.
Цицерон, храня безмолвие, поднялся на ноги, отряхивая одежду. Деметра наблюдала за ним с легким самодовольством и едва не задохнулась от возмущения, когда стальные пальцы бывшего шута сжали ее запястья. Глаза мужчины пылали черно-золотистым пламенем, испепеляя бретонку сдерживаемым гневом.
— Будь на твоем месте кто-то другой, его кровь уже окропила бы снег, и Отец Ужаса получил бы новую жертву. Но ты — Слышащая, первая, любимейшая из детей нашей Матери, — голос имперца упал до тихого хриплого шепота, в котором слышалось дыхание ярости, — но не надейся, что я позволю вытирать об меня ноги.
Магесса вырвала руку и наотмашь ударила Хранителя по лицу. Кольцо, по которому так вздыхала служанка из «Пика ветров», рассекло кожу на скуле Цицерона, ранка задымилась на морозе. Бледная кожа на руке магички окропилась кровью, блеск кольца скрылся за напоенным солью багрянцем. Не отрывая пронзительного взгляда от невозмутимого лица имперца, девушка слизнула его кровь с украшения. Губы Хранителя дрогнули, он глубоко вздохнул и коснулся рукавом окровавленной щеки.
— Хранитель — священная должность в Братстве. Но не думай, что только поэтому ты на особом счету, — острый язычок магички обвел контуры ее губ, они заалели ярче, словно бутон горноцвета. Повернувшись спиной к Цицерону, она неспешно направилась прочь. Ветер испуганно притих, и небо осыпалось крупными снежными хлопьями на спящий Данстар. Деметре с трудом удавалось сохранять спокойствие, хотелось сжечь весь этот поганый городишко вместе с жителями! Вытирать об тебя ноги, Цицерон?! Ничего, скоро ты сам добровольно послужишь тряпкой для ног Довакин!
***
Озноб сменился мучительным жаром, горло саднило, словно он иголок наглотался. Онмунд сжался на постели, обхватив плечи руками в пустой попытке унять дрожь. Пересохшие губы истрескались, язык отяжелел и не помещался во рту, при каждом вдохе в груди бурлило, а судорожный кашель обжигал внутренности. Маг вцепился отросшими клыками в подушку, удерживаясь от стона. С трудом сев, юноша прижался горящей щекой к холодному камню стены, который накалился от прикосновения северянина буквально за несколько мгновений, и колдун с глухим рыком повалился на спину. Жажда рвала ему глотку, а пламя, так сильно пылающее в крови, испепелит его, сожжет дотла… Онмунд потянулся к стоящему на тумбочке кувшину, но неловкие пальцы лишь царапнули по горлышку сосуда, который сорвался с края тумбочки и тихим скорбным звоном разлетелся сотней черепков. Он был пуст, норд выпил остатки воды еще утром. А сейчас… день, ночь, вечер? Время потеряло свой счет, оно просто текло неумолимо и равнодушно, огибая одинокого мага, заточенного в умирающем ковене вампиров.
Холод окатил его вязкой ледяной волной, и Онмунд попытался укрыться овечьей шкурой, но в руках не осталось силы. Маг безвольно откинулся на постель, прикрыв глаза. Из алого марева ему навстречу ступила Деметра… и пропала в черном густом тумане, взглянув на прощание гневно, с ненавистью. Пересохшие глаза будто полоснуло лезвие. Его жизнь сейчас не более, чем огонек свечи, который может погибнуть от легкого сквозняка, небрежного взмаха призрачной длани ветра… а он лишен даже того, что бы увидеть жену перед смертью. Он хотел позвать ее, прошептать родное любимое имя, но с губ не сорвалось ни звука. Лица отца, матери, братьев и сестры кружили вокруг мага безумным хороводом, смотрели на него с укором, но все молчали. Они не желали говорить с ним. Не желали знать вампира.
Эсташ не раз приводил Матильду, но Онмунд не мог, не хотел пить кровь несчастной измученной женщины. Он силился, пытался удержать пробуждающиеся в нем звериные инстинкты, но с каждым днем, с каждой минутой это становилось все труднее и труднее. Сквозь дурманное забытье юноша даже не услышал скрип отворяющейся двери его темницы. Сегодня Эсташ пришел не один. За альтмером семенила Ирмагард, ее обезображенное лицо пылало предвкушением, еще два вампира вели покорную Матильду. На ее шее и запястьях красовались глубокие порезы, багряные струйки стекали по пергаментно-тонкой коже. Острый, сладковато-соленый аромат крови коснулся носа колдуна маняще, мимолетно, и северянин резко сел, невольно подавшись вперед. Едкая слюна наполнила гот, а в синих глазах плясало аквамариновое пламя. С тихим голодным рычанием маг приподнялся было на тюфяке, но отчаянно застонал и сжал руками голову. Нет! Нельзя! Он не может, не хочет, не должен! Онмунд не уподобится этим тварям.