— Что, сестра, будет тебе не хватать Камо’ри? Уж поди устала от меня, ждешь не дождешься когда же я отплыву.
— Болван, — буркнула воровка угрюмо, — когда я тебя еще увижу?! Вдруг шторм или на военное судно напорешься? Или меня казнят у дворца ярла… — пират нахмурился, услышав в голосе сестры слезы. Он потерся носом о ее лоб, утешающе шепча:
— Ну, сестрица, чего реветь-то? Мы рождаемся, живем, умираем. Гибель на борту со скитимаром в руке — достойная смерть. Будешь потом рассказывать племянникам, что дядька их как мужчина… — Дхан’ларасс уже ревела в голос, спрятав лицо на шее Камо’ри, прижимаясь к нему так тесно, что едва не спихнула с кровати. Каджит покрепче обнял рыдающую сестру, едва сдерживаясь от смеха. Соловушка, uakie, такая суровая, решительная королева воров сейчас плачет у него на плече. Сутай–рат погладил ее по плечам. Дурочка. К чему цепляться за жизнь, оставлять ее пылиться на полке и тухнуть, когда можно прожить ее так, что потом песни будут складывать, — не реви, хватит уже солить мое плечо! Я ж вернусь еще, гостинцев тебе привезу и заморышам твоим, — лизнув Ларасс в нос, Камо’ри аккуратно, чтобы не потревожить раненую ногу, повернулся на бок, — знаешь, когда ты тогда ворвалась в «Буйную флягу», я было подумал, что порешишь меня за вора своего. Так на меня взглянула… твои глаза ранили сильнее, чем кинжал Бриньольфа.
Каджитка фыркнула, кончик хвоста дернулся.
— Была такая мысль. Обоих бы вас прикончить, чтоб другим не повадно было скуму жрать как не в себя да кидаться друг на друга.
— Да я не о том, сестрица. Уж больно часто ты на него заглядываешься. А он на тебя и того чаще. Что, тоже на безусых потянуло?
— У тебя горячка, братец? — презрительно бросила Дхан’ларасс, выворачиваясь из его объятий. — Что за чушь ты порешь? — ехидная ухмылка пирата высекла искру, распалившую ярость воровки. Это на Брина-то она заглядывается?! Они только напарники, ничего более! И каджитка не нарочно тогда расхаживала по хранилищу в распахнутом камзоле, уж точно не ради северянина! Просто… просто так было удобнее, молоко не пачкало одежду. Сутай–рат старательно отмахивалась от того, что нежилась под взглядами вора как под теплыми лучами летнего солнца, намеренно одевала вычурные ожерелья и тяжелые кулоны, притягивая внимание… Камо’ри уже откровенно хихикал, и Ларасс, взбеленившись, выхватила подушку из-под его ноги и с размаху ударила его по голове.
— Не смей ржать, ты, выкидыш паршивой кошки! — взвизгнула она, вскакивая на ноги. Вся ее усталость и нежность по отношению к брату испарились. — Если ты на каждую девку заглядываешься, то не надо думать, что и я на любого встречного — поперечного запрыгнуть готова!
- Что ж твой хвост тогда так яро извивается, а? Не утаила от братца чувства свои к норду. А что такого, Ларасс? Трое детей, власть и деньги да мужик под боком — чего еще желать, uakie? — пират, хохоча, выставил перед собой руки, защищаясь от подушки, которой воровка лупила его по плечам и голове будто дубиной.
========== KOGaaN Vah (Благословение весны) ==========
Тинтур отвыкла носить обувь, но Данстар, хоть и не так заключен в тиски морозов как, например, Виндхельм, но с моря дуют холодные ветра, а с гор спускаются снега и туманы. Новые сапоги натерли ногу и немного жали в пальцах, а шерсть новой туники колола кожу, отчего по спине пробегали вереницы колких мурашек. Девушка поморщилась, зарывшись лицом в лисий мех, которым был оторочен ее новый плащ. Это была идея Деметры нарядить ее так, словно она собралась с эльфкой на званый ужин к ярлу, из прежней одежды Белого Крыла остались только бандана, костяные украшения да фамильный кулон. Давно она не наряжалась столь богато, в поношенном плаще и старой кольчужной рубахе босмерка чувствовала себя куда уютнее. К чему нужны лишние траты? Но к ее удивлению, мрачный имперец, отвечающий за сохранность священный мощей Матери Ночи, и скупой редгард по имени Назир поддержали Слышащую. Дескать, негоже Говорящей как нищей наряжаться. Тинтур не смогла подавить тяжелого вздоха, проходя мимо стражника, и поправила колчан с орочьими стрелами. Не шибко далеко бьют, но и в умелых руках не менее смертоносны, чем эбонитовые или стеклянные. Вот за лук отдельное спасибо. В руках Тинтур перебывало множество луков – в Валенвуде это были в основном костяные, но тамошние умельцы делали их так, что оружие реагировало на каждое движение, становилось частью своего владельца. Невольно вспомнился лук отца – никто, даже старшие братья, не могли согнуть лук Вэона Белое Крыло. Девушка коснулась своего медальона затянутыми в кожу перчаток пальцами. Ее клан сейчас так далеко, будто бы живут родичи на одной из двух лун, и эльфийка сомневалась, стоит ли им писать или окончательно позволить семье похоронить ее. Босмерка раздраженно фыркнула собственным мыслям. Где гарантия, что послание дойдет до Древнего Корня?
- Удачной охоты, сударыня, - крикнул ей вслед стражник, и Белое Крыло сухо кивнула в ответ. Раньше норды не уделяли ей столько внимания. Сначала она была просто юным бардом, потом – охотником, бродягой, разбойником и наемником. Таких на улицах предпочитают не замечать. А сейчас она приближенная Довакин, тана Солитьюда и Слышащей Темного Братства. Тинтур не сомневалась, что ассасины глубоко запустили клыки в этот город.
В горах особо не поохотишься, но и свежая козлятина хороша в холодный вечер, волчьи и лисьи шкуры тоже пригодятся, но больше всего эльфке хотелось медвежатины. У мяса привкус снежноягодника и меда, короткой зимней весны и терпкого лета. Белое Крыло невольно облизнулась.
Этим бледным утром на охоте ей словно сопутствовал сам Й’аффре. Два козла и три белые лисицы с мехом, который показался босмерке мягче первой весенней травы. Девушка не отказала себе в удовольствии полакомиться сырой козлиной печенью. Кровь дымилась на легком морозе, мясо было сладким, сок стекал по губам и подбородку. Отрезая маленькие кусочки тонким костяным кинжалом, Тинтур присела на поваленное дерево. С такой добычей и вернуться не стыдно, но ей хотелось еще испытать выпавшую ей удачу. Вдруг и вправду сможет завалить медведя. Вот только как тащить его до города, босмерка забралась довольно высоко в горы, стража и торговцы здесь не ходят. Слизнув темно-багровую кровь с матового лезвия и убрала его в ножны, несколько глотков вина – и по телу эльфки растеклось блаженное тепло, напиток мягко обжег горло, и Белое Крыло прикрыла глаза. Нет ничего слаще для лесного эльфа добычи, сваленной его стрелой. Небо, еще несколько минут назад бывшее безмятежно-голубым, вдруг нахмурилось, и снежинки, кружась, неслышно опускались на Скайрим. Север казался дородной купчихой, которая все кутается в белые меха и никак не может согреться. Тинтур видела ее бледное лицо в проплывающих мимо облаках, слышала ее голос в тихом плаче ветра и шепоте золотистой листвы. Уж весна близится. Интересно, сможет ли она пробраться через горы до Данстара? В Вайтране она наступает рано, и холмы торопятся проснуться в страхе далекого, но неминуемого зимнего сна, который окутает их через несколько жарких коротких месяцев.
У здешней весны привкус медовых коврижек со снежными ягодами, которые пекут только на Праздник Оттепелей, и запах первого горноцвета и мокрой земли. Жаль, что к Данстару весна будет много равнодушнее зимы. С горечью эльфка вспоминала те дни, когда была еще бардом, разбойником, Соратницей. Вспоминала людей и меров, которые будут следовать за ней безмолвными призраками, напоминая, укоряя, обвиняя. Или благодаря, но таких очень мало. Уж Вилкас-то ей спасибо не скажет. Белое Крыло печально улыбнулась. Хрупкая снежинка растаяла, коснувшись ее губ, и эльфийка слизнула крошечную серебристую каплю.
- Я поступила так, как должно, - прошептала Тинтур, обращаясь к ветру, горам и снегопаду. Скалы хранили высокомерное молчание, лишь ветер что-то прошептал ей, играя ветвями снежноягодника, унизанного крупными ягодами будто серьгами. - Я не та, кто ему нужен. Он бы скоро понял… и было бы только больнее…