Тоска не ослабляла ржавых цепей, которыми опутала ее сердце, и сейчас ее хватка стала только сильнее. Женщина в ней скучала, томилась, желала больше всего возвратиться в Вайтран, в Йоррваскр и… что и? Глупо сожалеть по тому, что сама же и сломала. Это была даже не любовь. Слабость, о которой приятно вспоминать. По-настоящему Тинтур влюблялась дважды – первый раз еще дома в Валенвуде, когда была совсем еще девчонкой, а второй уже здесь, в Скайриме. И никого из них нет сейчас в живых…
Белое Крыло прерывисто вздохнула, веки темно-янтарных глаз дрогнули и приподнялись. Снег тонко хрустел под широкими лапами, тяжелое дыхание разбередило прозрачный горный воздух словно рану. Не шевелясь, босмерка наблюдала, как из зарослей молоденьких пихт высовывается медвежья морда. Карие глаза равнодушно скользнули по эльфке, но вспыхнули заинтересованно при виде козлиных туш. Тяжело переваливаясь на ходу, зверь с грозным рыком двинулся на Тинтур. Когти словно алик’рские скимитары, встань он на задние лапы и будет ростом с монумент Гьюкара, на шкуре не меньше дюжины шрамов. Уж не один охотник пытался завалить этого медведя.
Видя, что босмерка не собирается уходить и оставлять ему добычу, зверь взревел, широко раззявив пасть. Клочья пены белели на медвежьих губах, он рывком поднялся на задние лапы, рыча уж по всю глотку. Его рык взлетел эхом к горным вершинам, растревожив их снежные шапки. Белое Крыло порывисто вскочила. Только лавины ей не хватало! Она схватилась за луку, но вынимать из колчана стрелу не спешила. Медленным крадущимся шагом отступая подальше от разъяренного хищника, она одними губами произносила слова заклинания, которое выучила раньше, чем взяла в руки лук. Медведь затряс головой, пытаясь сбросить чары, которые смыкались кольцом вокруг него, жалобно скулил, разгребая лапами рыхлый снег. Столь могучий зверь был уже измучен и истерзан охотами и облавами, правую заднюю лапу он подволакивал, а в плече тускло поблескивал наконечник стрелы. Будто сам Хирсин потешался над добычей, которая все никак не желала пасть. Босмерская магия навалилась на медведя всей мощью, кроша сознание и волю, но хищник внезапно зашелся яростным ревом и бросился на Тинтур. От неожиданности она среагировала далеко не сразу, и медвежьи когти распороли плащ, слегка задели подбородок эльфийки. Снег окрасился кровью. Белое Крыло выхватила кинжал, и пока хищник неуклюже разворачивался, всадила клинок по самую рукоять ему под ребра. Снежные шапки сосен задрожали от полного боли и ярости рева. Медведь рвано взмахнул лапой, и босмерка отлетела в сугроб, теряя плащ. Он болтался на ней, волочился шлейфом, только путаясь в ногах и мешая. Девушка нетерпеливо откинула его и потянулась только за стрелой, как медведь вновь бросился в атаку. Белое Крыло метнулась в сторону, но зверь вцепился зубами в плащ и потянул на себя. Земля ринулась навстречу эльфийке, сильный удар выбил воздух из груди, и снежинки, падающие с неба, вдруг сделались черными. С протяжным отчаянным рыком медведь потянулся к Тинтур, она уже ощущала гнилое дыхание из его пасти… когда заклинание пламени рассыпалось сотней золотистых искр по шерсти животного. Вспыхнул он практически мгновенно. С воем медведь катался по снегу, пытаясь потушить пламя, он дымился, но огонь все не унимался. Резкий запах паленой шерсти безжалостно резанул нос. Девушка сидела, не в силах пошевелиться. В груди бился болезненный жар, звенящее напряжение разлилось по телу тягучей волной. Кровь стекала по шее на грудь, уже немного подсохла на морозе. Человек в заплатанном шерстяном плаще добил изнывающего в агонии зверя одним ударом меча в висок. Магическое пламя потухло одновременно с жизнью хищника.
- Ну вот… такую шкуру попортил, - сплюнул он сквозь зубы и стянул с головы капюшон. Песочного цвета волосы были собраны в косицу на затылке, острые эльфийские уши украшали костяные серьги. Тинтур знала, что на затылке у него взять татуировки-обереги, а на щеке шрам, оставшийся на память от одного больно рьяного караванщика. Знала, что он обязательно опустится на колени перед тушей и достанет нож, отсечет небольшой кусок мяса поверженного врага. И попытается поцеловать ее окровавленными губами… поднявшись на ноги, Белое Крыло вытащила из сапога еще один кинжал, на сей раз стальной, зачарованный магией холода. Слишком увлеченный павшим медведем, он не услышал ее шагов. Удар в висок – и босмер упал прямо на мертвого медведя. Стальное лезвие прижалось к его горлу, коленом эльфка надавила ему на грудь. В его глазах цвета заката вспыхнуло недоумение и гнев, страх… и эхо радостного изумления.
- Рада видеть тебя вновь, Хацутель, - процедила Тинтур, сильнее прижимая кинжал к горлу того, кого уже давно оплакала.
***
Каждый вечер он приходил в ее комнату, садился в углу и просто смотрел. Будто любовался, хотя, видел Й’аффра, Тинтур всего лишь читала и рассматривала карты, просчитывая маршруты торговых караванов и стоянки имперских офицеров и Братьев Бури. Но тем не менее, Хацутель всегда приходил в начале часа собаки и скромно садился в углу. Белое Крыло не пряталась от своих ребят, не прочь была и по кружечке выпить, и спеть, но столь навязчивое внимание ее тревожило. Босмер будто ждал чего.
Первые несколько дней эльфка просто его не замечала. Ну, сидит себе, и пускай сидит, будто ей стула жалко. Но потом его присутствие начало раздражать. Пристальные взгляды, тихое размеренное дыхание и его дурацкая привычка морщить нос и теребить щетину на подбородке… не выдержала разбойничья королева на восьмой день. Захлопнув «Амулет королей», девушка метнула на Хацутеля тяжелый взгляд.
- Скажи, пожалуйста, почему ты здесь сидишь? – холодно осведомилась она, скрестив руки на груди. - Что, места в общем зале нет?
Босмер коротко пожал плечами.
- Мне нравится. Здесь уютно, тихо, чисто… да и на тебя смотреть приятно, - головорез улыбнулся ей озорно и вдруг подмигнул. Лицо Тинтур по-прежнему хранило маску невозмутимости и равнодушия. - Ты, может, и не замечаешь, но когда читаешь, ты улыбаешься. Хмуришься, губы кусаешь… а вот я не умею читать, - на смуглое лицо лесного эльфа набежала тень, но тут же черты его посветлели от лукавой ухмылки, - может, научишь меня, а?
- Вряд ли, - уж обучать свою банду грамоте Белое Крыло точно не собиралась. Получив отказ, Хацутель сухо кивнул и ушел. Следующие несколько дней в комнатах атаманши он не появлялся, и Белое Крыло тому только усмехнулась, но невольно сама стала приглядываться к босмеру – как он тренируется в стрельбе из лука, разговаривает с Джэлех и Подковой, мастерит себе стрелы и точит меч. Как-то он даже им брился на спор. Эльф, ловя взгляд разбойничьей королевы, вскидывал острый подбородок и задумчиво почесывал шрам на щеке. Глядя, как он скребет свою щетину, эльфка тихо зверела. Неужто вши завелись в его хилой растительности на не менее хилом лице?! Мог часами сидеть и скоблить свою щеку. Как до дыры не прочесал, одни боги только ведают. Постепенно ее начало раздражать в нем все – от звука его тихих шагов до звуков его смеха. А смеялся Хацутель часто. Над собой, над неуклюжим орком и страдающими от блох каджитов, над Люпой, что словно воду глушила крапивный чай, от которого у нее почернели зубы. Даже Тинтур не избежала его шуточек. В отношении атаманши босмер хранил осторожность, но ежели дело касалось других головорезов, то тут же никакого удержу на него не было.
Прищурив один глаз, эльф насмешливо смотрел на Эррота, который взахлеб расписывал Еркии, конопатой худой норжанке, даже за обедом не расстающейся со своим боевым молотом, как потерял свое ухо в драке с троллем. Будучи трезвыми, разбойники тихо переговаривались, обсуждая предстоящий набег.
- И, значит, я выхватил меч, а эта зверюга как заорет!.. кинулся на меня, скалится, клыки – во! – он взмахнул руками. - Ну, а я что? Стоять что ли буду?! Увернулся я от него, чуть в овраг не свалился, но устоял! На минутку отвлекся, а тролль как даст мне лапой по уху!..
- Тролль? – ехидно переспросил Хацутель. - Путаешь ты что-то. Это белка была. Маленькая такая, юркая. Она тебе в ухо вцепилась, когда ты орехи из ее дупла воровал.
Еркия захохотала так, что своды пещеры задрожали, впитывая эхо ее смеха. К щекам Эррота прилила кровь, его злобное фырканье потонуло в гоготе остальных наемников. Угрюмо зыркнув на брата исподлобья, он вдруг улыбнулся. Улыбочка у него поганая – ласковая, аж тошно становится. Так же он жертвам своим улыбается, прежде чем кинжал у них в брюхе два раза провернет.