Мой былой союзник, младшенький братец-ветер стыдливо затих, спрятался, когда старший шагнул через подоконник, приветственно протягивая мне закованную в латную перчатку ладонь. Сразу же испарились уныние и терзавшая меня три дня тошнота. Холод далеких северных ледников доспехом лег на мое тело, новые крылья развернулись за спиной – огромные, мощные, перья их были острее и жестче стали. Быстро и радостно застучало сердце.
Этим утром я, пожалуй, открыла новую истину, новое понимание своей стихии. Раньше я, быть может, и чувствовала это, но никогда не осознавала разумом.
Всего несколько дней назад я летала. И в том странном сне. И наяву у открытого окна парила над полом невесомая. Но и невесомость бывает разная. Мне почти смешон стал тот мой полет – дурманящий, пьяный, неуправляемый, рожденный лихорадочным, каким-то болезненным вдохновением. Теперь я знала, ощущала – можно летать и по-другому. И пусть мои стальные крылья тяжелы, они поднимут меня в небо, когда захочу, никогда не уронят, не предадут в бою, если я не предам их, они пронесут сквозь любую бурю. Только – о Богиня! – как же они тяжелы, до чего ж холодна и безжалостна сталь! Они не простят мне ни малейшей слабости.
Бабушка куталась в шаль и злобно ворчала на ураган. Стены дома надежно защищали от его когтей, но мой брат-наставник смеялся над ней, поджидая у крыльца. Мы каждый день выезжали из дому, но всего лишь на соседние улицы, к ее приятельницам, а сегодня нам предстояло куда более увлекательное путешествие. Как же мне надоело это мрачное предместье с его высокими заборами, приземистыми особняками, далекое не только от моря, гор, но и от столичной жизни! Я уже неделю жила в столице, а видела город всего два раза и ничего толком не разглядела. Я бы уже давно сбежала из дома исследовать город, но нельзя злить бабушку. Надо изображать очень послушную девочку, даже трусливую, чтобы у нее не возникло и тени подозрения. Для этого я два дня ходила за ней по пятам и ныла, что смертельно стыжусь своей неловкости на балу, никогда в жизни больше не решусь предстать пред благородным обществом и огненными императорскими очами. Бабушка, я умираю от стыда и ужаса!
Я столько причитала, что стала раздражать даже саму себя, но бабушка отчего-то подобрела. И хотя по-прежнему крайне уничижительно отзывалась о моей внешности, светских талантах и воспитании, теперь она заверяла, что таких дур, как я, среди дев много, а истинно воспитанные, как другие ее внучки и она сама в молодости, – явление крайне редкое. Но, поскольку у нее огромный опыт, она даже меня научит, как изобразить из себя нечто приличное.
Сегодня утром мы отправляемся в город покупать мне платье на Бал невест! Ну и на коронацию, разумеется. На оба мероприятия требовалось явиться в черном – в знак скорби по ушедшему императору, и в алом – это цвет императорского дома. Мама нашла самое пышное из своих вдовьих платьев и, вздыхая, пришила к нему красные банты. Купить обновку себе она не смела – у нас весьма скромные сбережения, а бабушка сказала, что мне понадобится много, очень много разных нарядов. Украшения она, так уж и быть, одолжит собственные.
Поздним серым утром под приветственный свист ветра мы вышли из дома. Бабушкин кучер с помощью хлыста и криков впрягал в экипаж черного ездового ящера. Рептилия извивалась, скалила зубы на хозяев, норовила уползти в теплый сарай. Ящеры мучительно не любят холодов. На севере они и вовсе не живут, там ездят на грохках. Вся наша поездка сопровождалась щелчками кнута по хребту бедного животного.
Я жадно прилипла носом к окошку кареты, завидуя пассажирам открытых экипажей. Как же это, должно быть, здорово – ветер в лицо, все видно, и ты всем виден. Можно улыбаться случайным прохожим, уличным продавцам сдобы, раскланиваться с седоками в соседних экипажах.
Проехав длинную, мощенную брусчаткой улицу с красивыми домами, мы оказались на следующей, огромной. Наша карета замедлила темп перед потоком экипажей, верховых ящеров, грохков, прохожих. Далеко впереди виднелась площадь с высоченной скульптурой крылатого воина, что стоял на носу каменного корабля.
По обе стороны от проезжей части – широкие тротуары, мощенные разноцветным камнем, а за ними… витрины.
Как только мы выбрались из кареты, я застыла с открытым ртом. Мы стояли у мраморных ступеней дворца, самого настоящего дворца, с колоннами, стеклянными стенами, и там, за ними, в роскошных платьях, во фраках танцевали големы-манекены! Приезжие и горожане с детьми толпились у витрин, ахали, показывали пальцами. Я даже вдруг почувствовала превосходство перед ними – я, сагана, императорская невеста, захожу в этот дворец покупать платье, а они могут только разглядывать витрины. Баловницей судьбы себя ощутила.