Девы-невесты стояли перед самым алтарным возвышением плотной стеной, я не знала, как среди них втиснуться, поэтому осталась стоять в центре, в проходе.
Пол, стены дрожали от грохота барабанов, грома труб. Низкая, рычащая, странная музыка. Если бы у огня был голос, он звучал бы именно так. Страшно! Словно наяву вижу – снова слышу потоки безжалостного огня, стою над жерлом готового выплеснуться вулкана. Люди обращаются к своим богам с помощью слов. Но наша Богиня предпочитает музыку. Слова слишком тихи, неубедительны, часто глупы; только сказанное музыкой истинно. Когда-то саганы пели, а не говорили; музыка была нашим первым языком.
И поднимаются жрецы в сером, и звучит другая музыка, я сжимаю ладони в кулак, до боли вонзая ногти в ладони, сдерживаю себя – это мой ветер, как непреодолимо хочется распахнуть крылья, лететь, петь!
И встают жрецы в синем, и третья мелодия вливается в песню, тонкая, шелковистая, журчащая.
Встают жрецы в черном – низкий подземный грохот разрывает уши, и слушать становится совсем невыносимо, кто-то пригибается к земле. Я вижу, как девы-невесты по соседству со мной закрывают руками уши, некоторые кричат. Усилием воли заставляю себя стоять прямо, с опущенными руками.
Жрец подает корону на красной бархатной подушке, император сам надевает ее себе на голову. Ослепительным живым огнем пылают вмурованные в корону камни – белые, багряные, желтые, синие, их свет вытягивается в иглы, вонзается в череп владыки, и я вижу, как ужас искажает его лицо, губы растягиваются в оскал, широко распахнутые глаза, кажется, вот-вот вылезут из орбит. Но он делает судорожный вдох, поджимает губы – и в один миг его лицо вновь становится спокойным, осанка безупречно-гордой, но по-прежнему руки сжаты в кулаки, судорожно подергивается правая щека, рыжие глаза горят безумием, и я понимаю, что императору все еще очень больно.
Смолкает музыка. Владыка поднимает руки, и в его ладонях появляется шар, похожий на большой мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Шар растет, становится огромным, размером едва ли не больше самого владыки. Абсолютную тишину прерывает пронесшийся по залу вздох. Император разводит руки, и шар, отрываясь от его ладоней, летит в открытое небо – над алтарем нет крыши. Несется к облакам, исчезает из глаз… и где-то далеко-далеко на невероятной высоте гремит взрыв такой силы, что по храму, по самой земле прокатывается дрожь.
Саганы опускаются на колени. Я не сразу соображаю опуститься тоже.
– Да здравствует император! – грохочущая лавина бьет по моим бедным ушам.
Саганы поднимаются. Владыка сходит с алтаря и в сопровождении жрецов идет к выходу из храма. Я стою прямо на пути торжественной процессии. Приходится шагнуть в сторону, сильно потеснив рядом стоящую деву, и все-таки на полшага вперед, чем стоят все остальные невесты. Чувствую, что заливаюсь краской. Моя проклятая невезучесть, и тут неловкость, и опять нарушение этикета, опять позор!
Император проходит мимо, задев меня краем алой, расшитой золотом мантии. На его смуглом, сухощавом теле воина золоченые, усыпанные рубинами парадные доспехи, на золотом поясе висит меч, тяжелая корона на гордо поднятой голове, но я замечаю, что правая щека все еще подергивается, глаза горят каким-то лихорадочным ярким огнем, взгляд прыгающий, и понимаю, что ему еще больно, возможно, так же, как и в тот первый миг, когда он надел Венец четырех стихий. И в этот самый миг моя непочтительная, полная презрения душонка вдруг проникается уважением к тому, кто несет на себе бремя императорской власти.
– Его Светлейшее Императорское Величество, Огненный Князь, Владыка земель Южных и Темных, Темного и Марузского океанов, герцог Дабели, король Гриарда и Вьюнга, наместник Богини на Юлиртаре, Авердан Шесто-о-ой!!!
– У-у-у!!!
Долгий путь кроваво-красных каменных ступеней ведет вниз – из храма на площадь, где ликует народ. Император останавливается на вершине, у самых врат. Его окружают жрецы в алом, многочисленные братья и сестры и девушки в белом. Я среди них. Его красная мантия бьется ветром о ступени, задевая стоящих рядом, в том числе и меня.
Император говорит. Его речь разносится над толпой подобно грому. Я верю ему. Верю, когда он говорит о величии и могуществе нашей страны – глядя на него, в это трудно не поверить. Верю, когда говорит о будущем процветании, когда клянется в верности и вечном служении стране, когда обещает защиту и справедливость каждому, здесь живущему.