— Что будет, если ты нарушишь клятву?
— Если же я нарушу эту клятву, усомнившись делом, словом и даже мыслью в правоте нашего великого дела, то пусть меня настигнет суровая кара и презрение моих товарищей! Я клянусь не покидать ряды бойцов до своего последнего вздоха, сколько мне будет отпущено жизни.
Очередной "юноша бледный с взором горящим" старательно повторял слова. Сидящий рядом Третий со скучающим видом рассматривал муху, с жужжанием бьющуюся о стекло. Закончив задавать вопросы, товарищ Первый протянул руку новообращенному, крепко его обнял и сказал:
— Теперь ты один из нас, и слушай первое задание. Мы узнали, что через три дня в Зурбаган приезжает из столицы полицейский чиновник с особыми полномочиями; цель его приезда несомненно, враждебна нам. Нельзя подставлять под удар оставшихся в городе товарищей — поэтому чиновник не должен доехать до Зурбагана! Детали плана разъяснит товарищ Третий, он же снабдит оружием.
— Первое твое задание будет и последним; жить тебе осталось три дня — подумал Третий, чистя ногти — но пусть лучше нашим расходным материалом будут такие дурачки, чем вошедшие в дело товарищи, полезные нам, когда мы возьмем власть! Да, очистить кассу может любой дурак — но никому еще не приходило в голову взять целую страну со всем, что в ней есть!
Пистолет был похож на блестящую никелированную игрушку — бельгийский браунинг номер два, калибр семь-шестьдесят пять, только что купленный в оружейной лавке вместе с коробкой патронов. Леон никогда не держал раньше в руках настоящего оружия, но надеялся, что успеет и сумеет выстрелить, если убийцы, кем бы они ни были, придут за его семьей.
— Все-таки, смените квартиру — сказал ему на прощание Директор — деревянный дом на тихой окраине не самое лучшее место после той заметки о пожаре, могущей натолкнуть разных людей на опасные мысли! Впрочем наши люди пока присмотрят за вами и вашим домом — надеюсь, вы не будете возражать.
Уже несколько раз он видел на тихой улице напротив своего дома крепких людей в штатском; они не пытались даже прятаться, не вступая и в разговор, однако когда Леон проходил мимо, кто-то обязательно шел следом. Может быть, эти сыщики и были сейчас заняты его охраной — но Штрих не сомневался, что получив приказ, они тотчас водворят его обратно в камеру. Пока же не было нужды держать его под замком, потому что на свободе он был нисколько не опаснее для властей. И нечего было мечтать скрыться вместе с женой и детьми и от полиции и от своих бывших товарищей одновременно, не имея к тому же ни бумаг на чужое имя, ни друзей, которым можно довериться. Прошла уже неделя, как он вернулся домой, и все эти дни бесцельно слонялся по комнатам, не в силах ничем заняться и с тревогой ожидая, когда за ним придут — те или эти.
Он сидел сейчас за своим любимым столом в кабинете; из-за дверей доносились звонкие голоса сына и дочки. Когда они расходились, было слышно, как Зелла одергивает их, прося не мешать папе работать; на минуту дети смолкали, но после снова начинали шуметь и смеяться. Леон помнил, с какой радостью встретила его семья. Дети играли под присмотром мамы — а он сидел за столом один в комнате, с пистолетом в руке.
Браунинг был заряжен; дуло глянуло в глаза, как пустой зрачок циклопа. Одно движение пальцем решило бы все проблемы, избавив наконец от всех сомнений и тревог, и отправив туда, где не властны ни Первый, ни Директор.
— Твой чай, милый! — тихо сказала Зелла, неслышно войдя с подносом в руках — я тебе не мешаю?
Леон вздрогнул. Звон разбившейся чашки показался громче выстрела, разлился по полу сладкий чай. Зелла смотрела на мужа с ужасом и отчаянием.
— Все хорошо, любимая! — поспешно сказал Леон, кладя браунинг на стол — я просто чистил пистолет.
— Будь осторожнее — ответила Зелла очень серьезно — если с тобой что-то случится, ты же и меня этим убьешь!
Шагнув навстречу жене, Леон прижал ее к себе, целуя в лицо, волосы, руки и плечи. Дверь в комнату, где играли дети, была крепко закрыта, и они остались в кабинете вдвоем.
— Я теперь боюсь, когда ты уходишь даже ненадолго — говорила Зелла — мне кажется, что ты снова исчезнешь, и не вернешься совсем. Мы ведь теперь никогда не расстанемся, правда?
Леон вдруг подумал, что она так и не спросила его о причинах столь внезапного отъезда и возвращения. Словно все знала — или верила безоговорочно, как сама себе.
— Я пришла однажды на гору — сказала Зелла — была буря, как тогда. А я одна, стояла и смотрела вниз. И упасть с обрыва — казалось не страшно, а легко. Но я знала, что ты вернешься — и потому лишь осталась жить.