— Это было намного сложнее, — сказала она.
— Сложнее всего, что я делала, — я посмотрела в окно, там сияло солнце. — Они заменили много моих советников, что были в совете Люмена годами. Я пожертвовала их ради моего блага. Это всегда тяготило меня. Но я получила урок, усвоила его, хоть мне и рассказывали раньше о том, что я — не один человек. Что я — страна, и мои действия всегда будут влиять не только на меня. После этого я пообещала себе больше себя так глупо или эгоистично не вести.
«Я завидую уверенности монархии», — сказала сенатор Анслет в Пудлвиле. Уверенность. Я никогда еще так не сомневалась в этом или в своей роли, как за те недели. Никогда, кроме прошлого дня.
Я пригладила платок. Джемма разглядывала меня.
— У меня вопрос, — сказала она. — Когда ты разбираешься в преступлении, ты винишь преступника или жертву?
— Это было не так просто, — сказала я. — Может, обычный человек может так думать, но ты знаешь, что мы с тобой не можем. Мы в ответе за свои действия, даже если их направлял кто-то другой. Это и есть роль монарха.
— Может, политически. Но лично ты, Мона, не была виновата. Виноват был он, ведь видел в тебе лишь средство. Приз. Скажи, ты честно веришь, что Ро поступил бы так же?
— Он мог, Джемма. Может, не специально, но я не могу рисковать, когда на носу важные дела, — и я не хотела думать, как это повлияет на Лиля. Я зажала переносицу. — Я просто… плоха в любви. Я знаю. Я не могу сосредоточиться. Я не могу принимать правильные решения.
— Это не значит, что ты плоха, — нежно сказала Джемма. — Это просто любовь. И это не навсегда, Мона. Хорошо или плохо, но дикие чувства не надолго. Они улягутся и станут серьезнее.
— У меня нет времени ждать это, — сказала я. — Я не могу отложить ответственность и предаться романтике.
— Желание любить и быть любимой в нашей биологии, — сказала она. Она прижала пальцы к груди. — Это не роскошь. Это то, чего все мы хотим. И тебя тянет к Ро не просто так. Он добрый, вполне остроумный. Ты пережила больше многих. Может, тебе не хватало доброты и смеха, а ты и не понимала этого.
Я оторвала взгляд от половиц. Она смотрела на меня, сложив руки на коленях. Тишина затянулась.
Я поняла ее слова. Она говорила не как человек, живущий в страхе из-за мужа. Я посмотрела на ее длинный рукав.
— Джемма, — сказала я, разум и тело онемели. — Селено тебя когда-нибудь ранил?
Она печально улыбнулась.
— Не так, как ты спрашиваешь.
— Что ты…
Кто-то постучал в дверь. За ней стало слышно лепет ребенка.
— Королева Мона?
Я кашлянула.
— Да?
— Ужин будет готов через полчаса. Мне принести вам, или вы спуститесь?
— Я спущусь, Исабью. Благодарю.
Ее шаги удалились, Джемма медленно поднялась на ноги.
— Погоди, — сказала я. — О чем ты? Как он тебя ранил?
Она протянула руку.
— Это для тебя важно?
— Да, Джемма. Я не хочу отдавать тебя ему, если он жесток к тебе.
Она снова улыбнулась, рука все еще была вытянута.
— Королева Мона, я вернусь к нему, отпустите вы меня или нет. Но он не бил меня и не ранил физически.
— Не верю, — сказала я.
— Не удивлена, — сказала она.
Я смотрела на нее, борясь с внезапной вспышкой эмоций, что удивляла так, что я не могла их описать. Меня растили для трона моей страны, в одиннадцать мне на голову опустили корону. Джемма была моложе политически, не такой опытной королевой, как я. Но она стояла передо мной, вытянув руку, и я поняла, что она знала больше, чем я думала, не только стратегии и политику. Она понимала то, чего не понимала я. Я даже не знала, как это назвать.
— Я тебя совсем не понимаю, — выпалила я. Это было бессмысленным возмущением и растерянным признанием.
— Потому я говорила, что ваш план не сработает, — сказала она. — Могу только сказать, что эти месяцы после твоего возвращения были самыми сложными в моей жизни, политически и лично. И да, меня ранили так, как я и не ожидала. Это риск любви, риск жизни. Но потому мы хотим быть сильными, чтобы рисковать ради того, кто достоин этого.
Она вытянула руку сильнее. Я медленно обхватила ее ладонь и встала, колени болели от того, что я сидела на полу. Она сжала мою ладонь и отпустила. Она повернулась и пошла к двери.