- Да? – спросил он.
- Есть минутка? – сказала я.
- На что?
- У меня вопросы про твои приборы для огня, - сказала я, раскрывая блокнот. – Про виды, их использование, стоимость создания…
Я говорила, а его брови сдвигались над глазами, он повернулся к рассыпанной работе. Он шумно выдохнул.
- Простите, - сказал он, но явно не это хотел сказать. – Я занят.
Я смотрела на него, оскорбленная грубостью.
- Мне нужна эта информация, чтобы решить насчет союза с вашей Ассамблеей, - сказала я. – Знать их качества и стоимость важно…
- Я занят, - повторил он, указав на страницы записей.
Я сжала губы, крепче сжала блокнот. Он решительно смотрел на работу, перо чертило длинную формулу. Я чуть не отчитала его, что государственные дела важнее личной работы. Но остановилась. Не стоило сильнее его злить. Пусть отреагирует профессиональнее.
- Тогда завтра, - сказала я.
Он хмыкнул. Я фыркнула с недовольством, развернулась и пошла по извилистой дорожке к дому. Крыльцо было скрыто из виду магнолиями, и я обошла их, обдумывая, как завтра буду ругать его, если он не передумает.
- Куколка, ты выглядишь так, словно готова убить крокодила, встань он на пути.
Я замерла. Среди магнолий была белая скамейка, и сидел там Ро, крутил мандолину на колене.
- Все в порядке? – спросил он, пальцы замерли на инструменте.
Я выдохнула, не понимая, что задерживала воздух.
- Я… да, все в порядке, - я указала на дорожку. – Твой брат.
- Что он сделал в этот раз?
- Ничего, просто… не стал говорить. Заявил, что занят.
Ро закатил глаза.
- Он странный, да. Что тебе требовалось?
Я подняла блокнот.
- Хотела узнать о его оружии, чтобы составить договор с Ассамблеей.
- О, - он посмотрел на струны, проверил одну из них. – К сожалению, он в этом понимает лучше. Я знаю, как их использовать, не взорвав себя, но тонкости… – он пожал плечами. – Я могу поговорить с ним, если хочешь.
- Нет, я попробую завтра, - я выдохнула, глядя на берег реки. – Может, пришла не вовремя.
- Да, так последние лет двадцать, - сказал он. Ро проверил другую струну, наиграл мелодию. – Как рука?
Болит и затекла.
- Нормально, - сказала я.
- Вот, что я скажу, - он отложил мандолину и похлопал по скамейке рядом с собой. – Давай снимем бинты, пусть проветрится. Но не показывай лорду Комуа, а то он будет думать, каким цветом изобразить ожоги.
Я боролась с желанием скривиться, пока садилась рядом с ним. Он обхватил мое запястье и отцепил бинт. Он разматывал бинт, а я заметила тусклый блеск. Солнце сияло на серебряном кольце на его мизинце. Вблизи вещица выглядела древней, поверхность была неровной. Кольцо было странной ширины, почти в половину пальцы, на нем не было ни камня, ни печати.
- Это семейное кольцо? – спросила я, указав пером. – У Лиля тоже такое.
Он выпрямил пальцы и посмотрел на него.
- Это? Это моя сталь.
- Твоя сталь?
- Моя огнесталь.
- Для разжигания огня?
Он прищурился, словно пытался понять, шучу ли я. Он выудил из-за воротника кулон, что я видела раньше. Он ловко ударил кольцом по кулону. Вырвались искры.
- Кремень, - сказала я и коснулась рукой. – Твой кулон – кремень?
- Ты его уже видела, - сказал он. – Почему так удивлена?
- Я думала, это была призма, - без солнца было проще понять, что камень не прозрачный, а коричневый и с серыми венами. – И ты сказал, что это символ Света.
- Так и есть, - он сжал бинты в руке. – Это не значит, что он не может быть полезным. Огонь – священный символ для нас, он полезен. Нашей страны не было бы без огня. Так мы плавим, так мы готовим, так голосуем…
- Голосуете? – сказала я. – Как это?
- До вторжения Алькоро мы голосовали бумагами. Не странно. Но это запретили вместе с остальным, да и бумаги легко заметить, сложно спрятать. Нам пришлось выбрать кое-что скрытное. И мы используем жаровни, - он прислонился к спинке скамейке. – В последнюю ночь Первого огня, когда кампании кандидатов продлились неделю, в каждом городе загораются жаровни по одной для каждого кандидата. Начинают с половины масла. Зажигают в одно время. Голосующие приходят с флаконом масла и добавляют в жаровню своего кандидата. Всю ночь за ними следят. Последний догоревший – победитель.
Я уставилась на него.
- Вот так?
- А потом считают по провинциям, - сказал он. – Обычно на это уходит несколько дней.
- А если кто-то схитрит? – спросила я. – Что-то сделает с жаровнями, добавит больше масла? Перепутают жаровни?
- Ты слышала сенатора Анслет, система не идеальна, - сказал он. – Когда мы вернемся под свой флаг, уверен, вернемся к обычному голосованию. Но пока проблем не было. Может, где-то и добавляли лишнего, когда догорали почти в одно время или разница была уж очень велика. Но на такое редкие решатся. Голосование важное для нас, оно проходит каждые пять лет. И связь с огнем делает процесс священным. Это слишком важно, чтобы портить то, что так связано о Светом.
Я посмотрела на реку. Солнце скрылось за деревьями, небо озаряло золотое сияние. Оно отражалось на воде, золото лилось из-за деревьев. Солнце на воде, Свет моего народа.
- Есть еще вопрос, Ро.
- Хм?
- Я думала о философии твоего народа. Про Свет в человеке и прочее, - много думала, хотя стоило планировать переговоры с Ассамблеей.
Он закинул сапог на колено.
- Да?
- Это так… кажется таким причудливым, - сказала я. – Ты говоришь, что каждый – носитель, что нет только добрых и только злых. Но я могу думать только о короле Селено. О том, что он сделал здесь с твоим народом. С моим. Ты видишь Свет и в нем?
Он поиграл на струнах мандолины, лежащей рядом с ним на скамейке.
- Когда мне сложно увидеть в ком-то Свет, я думаю об их ситуации. Подумай, что с секунды, когда Селено родился, когда целитель сообщил, что это мальчик, его возвышали, как спасителя Алькоро. Представляешь, какое это давление на ребенка? Подростка? Особенно, когда не ощущаешь себя способным? Думаешь, он считает себя выдающимся?
- Ты видел его на моем корабле, да? – ответила я. – Видел яркую одежду и слепящую корону. Думаешь, он не считает себя выдающимся?
- Что делает богомол, чтобы впечатлить? Расправляет крылья и машет дурацкими лапками, - он изобразил мизинцем. – Думаешь, он верит, что он в десять футов высотой? Нет, это напоказ. Вряд ли Селено так заблуждается. Он обычный человек, от которого много ждут, но у него этого нет, - он опустил ладонь на мандолину и поиграл немного. – Я не оправдываю его, я не говорю, что он мне нравится. Но я вижу в нем Свет. Ему сложно. Кому не было бы?
Я нахмурилась.
- Я родилась в похожих обстоятельствах, Ро. Мои родители были старыми, когда я родилась. Здоровье уже подводило отца. С первого дня родители знали, что умрут, когда я еще буду ребенком. Меня ожидали на троне до двенадцатого дня рождения.
Он улыбнулся.
- Ты отлично справилась. Что важнее, ты не Селено. Твоя сила и слабость не такие, как у него. Мы – не клоны в разных обстоятельствах. Даже те, кто выглядят одинаково, - добавил он, коснувшись струны.
Я смотрела на реку. Словно кто-то задул свечу, небо потемнело, и золото реки сменилось сумеречной синевой. Он играл на мандолине, а потом взглянул на меня.
- Все еще беспокоит?
Я вздохнула и покачала головой.
- Просто не понимаю.
Он приподнялся на локтях и поднял мандолину.
- Не мучай себя. Это не традиция твоего народа.
- Но даже мой народ… - я потерла лоб. – В детстве я поворачивалась к Частоколу каждую ночь, чтобы увидеть, как солнце ударяет по водопадам, по привычке. Но я никогда… я не верила во что-то свыше. Я не понимаю, как другой народ может быть так уверен в чем-то абстрактном.
Он прижался спиной к подлокотнику, сидел боком на скамейке лицом ко мне.
- Ты когда-нибудь думала, что Свет можно видеть где-то еще? Может, в другой форме он был бы к тебе ближе?
Я повернула голову к нему. Он наигрывал мелодию на мандолине.