— Елки-палки, Сэм, да ты юморист! Мне не придержать Блоха. Парень, его никто не удержит. Если я попытаюсь, считай, что меня нет.
— Боже мой! Во что я ввязался?
Райдер пожалел, что Отис услышал эти слова, но исхудалый боевой ветеран грустно кивнул.
— Ты знал про это, Сэм. Ведь так? Давай я помогу тебе. О'кей? Положись на меня. Я знаю Блоха. Старик, я не хочу чтобы ты пошел ко дну.
«О, Господи, — думал Райдер, — неужели я так безнадежен, что мне нужен для защиты Отис Рэймонд?»
— Спасибо, Отис, но я управлюсь с Блохом. Все будет хорошо.
— Ты всегда так говоришь.
— Все будет хорошо. Уж поверь мне.
— Я должен что-то сказать Блоху.
— Конечно. Я понимаю. Скажи ему, что завтра вечером я встречаюсь с Хендриком де Гиром в Линкольн-центре. Мы собираемся обсудить план, как достать для Блоха деньги, чтобы он закупил оружие, убрался в свой лагерь и исчез раз и навсегда из моей жизни. Так будет лучше и для него и для меня. Наше нынешнее положение слишком опасно для нас обоих.
Отис кивком головы указал Райдеру на его тарелку. Райдер скривился и отодвинул ее.
— Я уже не помню, когда ел нормальную яичницу. Ты бы видел ту дрянь, которой сержант кормит нас. Ну, и что за план?
— Я бы предпочел не говорить.
— Парень, тебе придется.
— Послушай…
— Хочешь, чтобы Блох притащился в Линкольн-центр? Ну, тогда давай, молчи.
— Именно этого я и боюсь!
Отис ковырнул холодную яичницу.
— Тогда расскажи, Сэм.
— Расскажу, когда будет покончено с алмазом.
Райдер тщательно взвесил каждое слово, стараясь не обращать внимания на мучительную боль, поднимавшуюся из желудка. Он так боялся. Господи Всевышний, он боялся. Но все будет хорошо.
— Это самый большой, самый загадочный алмаз в мире.
— Ну?
— И если мне удастся получить его — повторяю, если — то я намерен передать его некоему сержанту по имени Филипп Блох.
Глава 3
Девушка в белоснежном переднике улыбнулась миниатюрной темноволосой даме из-за стеклянного прилавка «Кондитерской Катарины».
— Разрешите вам помочь?
— Спасибо, — ответила Рахель Штайн, почувствовав, что в этом месте ее легкий голландский акцент никого не удивит. — Я бы хотела увидеть Катарину Пеперкэмп. То есть Фолл, Катарину Фолл.
У нее не укладывалось в голове, что Катарина замужем и у нее есть ребенок.
— Как о вас доложить?
— Скажите ей, что пришла Рахель.
Она надеялась, что этого будет достаточно. Официантка ушла на кухню, и Рахель взяла из корзины с пробными образцами кусочек бисквитного печенья. Когда она была моложе, многие годы ее частенько принимали за девчонку, но сейчас на лбу, вокруг сжатых губ и маленького прямого носа пролегли резкие морщины, и окружающие считали ее старухой; хотя ей было всего шестьдесят пять. Как-то неожиданно ей пришлось состариться. Даже водитель такси предложил помочь, когда она выбиралась из машины! Разумеется, она отказалась, но поблагодарила его, чтобы в следующий раз он помог тому, кто действительно в этом нуждается. Она знала, что можно сделать подтяжку лица, и могла себе это позволить, но ей претила сама мысль о подобной процедуре. По ее мнению, люди должны были видеть это лицо и эти морщины, чтобы знать, как обошлась с ней жизнь. Рахель была убеждена в этом. Но она следила за собой — всегда ухоженные ногти, превосходная прическа — и носила дорогую, модную одежду. В этом смысле жизнь была к ней великодушна.
Через тридцать секунд из кухни вылетела Катарина Фолл, вытирая руки о передник. На ее лице отражались неуверенность и испуг. Рахель хотела улыбнуться, чтобы успокоить ее. Но не смогла. Улыбка в этой ситуации была бы ложью. Хотя, не было ничего удивительного в том, что она старалась улыбнуться. Катарину все и всегда хотели оградить от неприятностей.
— Дорогая, — спокойно сказала Рахель, сдерживая свои чувства, — ты выглядишь замечательно.
— Рахель. — Катарина подавила рыдания, прикрыв рукой рот. — Неужели это ты?
«Она выгонит меня, — думала Рахель. — Ей тяжело меня видеть. Я напоминаю ей о прошлом. Я — тень. Как и она для меня». Но Катарина, выбежав из-за прилавка, бросилась и обвила ее руками, всхлипывая: «Рахель! О Господи! Рахель!» Рахель обнаружила, что ее глаза тоже полны слез и она обнимает свою старую подругу. Она соскучилась по Катарине. Она не отдавала себе в этом отчета, но она соскучилась. Прошло больше сорока лет. Катарина, уже не скрываясь, рыдала, а сидящие вокруг люди старательно делали вид, что ничего не замечают.