Но сейчас она пожалела о том, что у нее нет инструмента. Если бы у нее была возможность, она играла бы ночи напролет!
Утром, прощаясь с Джулианой в аэропорту, она поцеловала ее и сказала:
— Да, Джулиана, мы с Хендриком любили друг друга, но наша любовь длилась недолго. Я всегда догадывалась, какой это человек, но и представить себе не могла, что он может предать нас. Если бы я поняла это раньше, то как-нибудь ночью перерезала бы ему глотку. После того что случилось, я пыталась разыскать Хендрика, мне хотелось убить его. Но сейчас… Сейчас я думаю, что, сохранив себе жизнь, он получил свою долю страданий!
— А как же вы, тетя Вилли? Вам, наверное, очень одиноко?
— Я довольна жизнью, Джулиана. Нет, я не чувствую себя одинокой. Но ты должна навестить меня. — Она улыбнулась. — И привези с собой мать.
— Ой! Я чуть не забыла. Вот, мама просила передать вам.
Это была коробка с бисквитным печеньем. Внутри лежала записка.
Вилли, вчера вечером я говорила с Адрианом. Я рассказала ему все. Я чувствую, что поступила правильно! Теперь я не могу остановиться и постоянно плачу — от его доброты, от того, что вспоминаю маму с папой, маленького Давида, Штайнов, детей. Даже из-за Хендрика. Да что тут говорить — из-за всего, что было с нами. Я все-таки чувствую себя виноватой в том, что случилось, но мне стало легче. Я понимаю — мать с отцом хотели, чтобы я жила. Я тоже отдала бы все, чтобы уберечь Джулиану. Может быть, я излишне опекала ее. Дорогая моя сестра! Прости меня. Не думай, будто я уехала из-за тебя. Я уехала, потому что не могла жить там, только и всего. А еще из-за Адриана. Он подарил мне столько счастья! Надеюсь, тебе понравится мое печенье. К.
Печенье ей ужасно понравилось. Она расправилась с ним в самолете, оставив в коробке лишь одну штуку.
Вильгельмина вынула из старого тайника деревянную шкатулку и достала оттуда старую черно-белую фотографию с потрепанными, пожелтевшими от времени краями. Изображение было не очень четким, но это не имело значения. Она поднесла ее к лампе и долго всматривалась.
Довоенное фото запечатлело Рахель и Абрахама, Джоханнеса и Анну, Хендрика и Вильгельмину, и Катарину — та была еще совсем ребенком — на катке. Как-то раз Вильгельмина собралась было вырезать оттуда Хендрика, но передумала. Это было все равно, что вырезать часть души.
Она прошла на кухню, сделала бутерброд с сыром, заварила чай и съела последнее печенье.
Глава 27
— Приезжай немедленно!
Была среда, половина пятого. Зазвонил телефон, и Джулиана сразу сняла трубку, взбудораженная и ошеломленная. Сегодня она играла изумительно. Шопен плескался волнами по ее памяти, нервно трепетал, как желе на большом блюде в сочельник. Ей не хотелось останавливаться даже на секунду, хотя она чувствовала, что пора сделать перерыв. Немного прогуляться. Музыка все равно не оставит ее. Ей было приятно слышать Лэна Везеролла, хотя она предпочла бы другой голос. Когда же она услышит его? И услышит ли вообще? Она говорила себе: он, пережив такие события, хочет осмыслить все это, должен побыть один.
— Лэн, о чем ты говоришь?
— О том, крошка, что ты опоздала на целых полчаса.
Она удивилась.
— Ты меня уволишь?
— Да нет. Тебя ждет публика, ангел мой. Люди вырывают друг у друга газеты. Красавица-пианистка спасает мать и тетушку-голландку из когтей убийц. — Он засмеялся. — Мне нравится. Это будоражит воображение. Теперь ты заведешь их так, что они будут приходить снова и снова.
Заведешь их. Джулиана улыбнулась. Поклонники Д. Д. Пеппер, оказывается, не так уж сильно отличаются от ее публики.
— И кем я должна быть сегодня?
— Самой собой, детка. Только ею ты и можешь быть.
Она нанесла на волосы зеленый гель, надела белое платье из прозрачного шифона пошива 1919 года, длинную, до пят, шубу из белой норки, белую шляпу, белые ботинки, белые перчатки и вызвала такси. Лэн встретил ее у дверей клуба.
— Ого, — произнес он, ухмыльнувшись.
— В Симфоническом зале Бостона я бы не появилась в таком виде, но здесь, по-моему, это то, что нужно. Конечно, в джазе я новичок, и мне еще многому предстоит научиться, — сказала она, — но все-таки я надеюсь вскоре выпустить диск со своими любимыми, — она усмехнулась, — мотивчиками.
— Ты что, так и будешь разрываться между концертами и клубом?
Она кивнула.
— Теперь я буду давать меньше концертов. Ни к чему устраивать по сотне концертов в год, но я не хочу отказываться от них совсем, Лэн.
Он не мог скрыть своего облегчения.
— Отлично, детка. Я ведь тоже не собираюсь отказываться от Д. Д. Пеппер. Она забавная, взбалмошная — и чертовски талантливая. И мне бы хотелось, чтобы она была рядом, если, конечно, она не против.