И сейчас, просто сменив тему разговора, Джулиана поступила вопреки своему желанию. Попытайся она расспросить о Рахель Штайн, это только расстроит мать, и Джулиана все равно ничего не узнает о том, кто такая Рахель, как они познакомились с матерью в Амстердаме и что она делает в Нью-Йорке. Тебе не нужно знать, скажет ей мать, это все не имеет никакого значения. Тебе незачем расстраиваться. Ты должна быть счастлива. Эти слова, в которых были самые добрые намерения, прошли рефреном через все ее детство и сводили Джулиану сума. Она научилась не спорить, а позже — держать в себе свои проблемы, потому что матери они принесли бы больше огорчения, чем ей самой. И в результате Катарина даже не подозревала, что ее дочь под вымышленным именем играет джаз в ночном клубе в Сохо; что, по мнению Шаджи, она сейчас пребывает в панике; что она одновременно и страстно желает и боится завтрашнего выступления в Линкольн-центре — своего последнего концерта в нынешнем году. Джулиана не расскажет ей этого. Мать расстроится, если узнает, что в том мире, где живет ее дочь, не все совершенно. А Джулиана не хотела огорчать мать.
— Ну, расскажи мне все, — сказала Катарина.
Джулиана рассказала. Почти все, что хотела услышать мать.
Вернувшись через час к своему столу, на клавиатуре компьютера Старк нашел записку от Элис Фелдон. «Я хочу, чтобы из этого получилась статья. Получишь билет в Линкольн-центре перед концертом. Кстати, Джулиана Фолл вместе с оркестром Нью-Йоркской филармонии будет исполнять Концерт Бетховена для фортепиано, си-мажор, опус 15, № 1. Это тот самый Бетховен, который Людвиг ван».
Мэтью поморщился.
— Ну и тоска.
Глава 4
Старший сержант в отставке Филипп Блох, откинувшись на спинку дубового кресла, в простом рыбацком доме, который временно служил ему штаб-квартирой, наблюдал, как по некрашеному полу бегает жирный таракан. Богатых иногда тянет пожить на лоне природы. Стены, обшитые сосновыми панелями, большой камин из неотесанного камня, много темной, крепкой мебели. Камин накалился докрасна, и Блох лишь поддерживал огонь. Это место было в тысячу раз лучше всех, где приходилось бывать сержанту. Только никак не избавиться от тараканов. Они медленно ползали по превосходному ковру ручной работы, так словно это была старая тряпка. Блоху нравилось иногда поймать таракана, особенно жирного, и раздавить его двумя пальцами. Это помогало ему скоротать время. Ему частенько приходилось жить в самых вонючих местах мира, так что он научился развлекать себя.
Его колено упиралось снизу в столешницу. Эта внушительная деталь интерьера стоила около сорока тысяч долларов. Стол стоял прямо напротив двойного окна с видом на озеро рядом с этажеркой из невероятной, ганглиозно-желтой сосны. Седовласый Блох, разменявший шестой десяток, высокий и мускулистый, с квадратной челюстью был помешан на своем, внешнем виде и питании. Его люди говорили между собой, что он рехнулся на диетах. Но ему было достаточно орехов и семечек; он мог бы голыми руками убить девяносто девять процентов своих подчиненных. Он позаботился, чтобы парни помнили об этом.
А сейчас он слушал, как Сэм Райдер, сидя в своем кабинете на Капитолийском Холме, хныкал в телефонную трубку. Сенатор Соединенных Штатов Америки Райдер. Двадцать лет тому назад, еще во Вьетнаме, Блох понял, что Райдер пойдёт в гору, и постарался сблизиться с командиром взвода. Наблюдал. Слушал. У Райдера был редкий дар: он мог говорить так, что люди слышали именно то, что хотели услышать, в то время как все сказанное им не значило ни черта. Сэмми Райдер очень хотел нравиться. Сначала Блох считал, что этот красивый молодой лейтенант из Флориды виляет хвостом перед всеми подряд с определенной целью, но через пару месяцев, проведенных в совместном патруле, сержант понял, что Райдер действует без задних мыслей. Просто этот несчастный болван не умел иначе. Он верил в то, что говорил. Он был абсолютно, предельно, чертовски искренен.
— Больше никогда не присылай ко мне Отиса Рэймонда, — сказал Райдер, но в этих словах звучала скорее просьба, нежели приказ. С Филиппом Блохом он не заносился. Неважно, чье положение в обществе выше, они сравнялись во всем двадцать лет назад. — Если тебе нужно что-то сказать мне, то скажи сам. Думаю, это более приемлемый способ взаимодействия.
— О'кэй, Сэм. Ты прав.
— Хорошо.
Блох усмехнулся про себя: этот идиот думает, что добился своего. Сержант не отрывал глаз от медленно ползущего таракана и сказал, желая еще поиграть с Райдером:
— Мне нравится идея с алмазом, лейтенант.
— Я рад, — ответил Райдер, явно успокоенный. Идея была сумасшедшей, но Блох любил играть с огнем. Кто не рискует, тот не выигрывает.
— Думаю, ты прав. Это могло бы помочь решить все проблемы — и твои, и мои. Так что на твоем месте я бы не упустил такой возможности.
— Я и не собираюсь. Дай мне немного времени, сержант. Я даже не уверен, что этот алмаз существует, не говоря уж о том, где он находится. И напоминаю — я сенатор.
Райдер знал, кто из них сильнее, но это не помешало ему заговорить ледяным, надменным тоном, который Блох ненавидел. Он пытался подчеркнуть пропасть, разделявшую их. У Райдера было все: деньги, красота, власть, репутация. Но, по, мнению Фила Блоха, это абсолютно ничего не значило. Может, для других это и было важно, но только не для него. Райдер хочет обращаться с ним свысока? Ладно, Блох скандалить не станет. Но если уж говорить о Сэмюэле Райдере-младшем, то он не стоит и кучи дерьма.
— Да, конечно, ты сенатор, — сказал сержант. — Пока еще сенатор.
— Что ты хочешь этим сказать?
Надменность исчезла, уступив место страху, который всегда скрывался за ней. Вот он, настоящий Сэмми Райдер, подумал Блох. Раскис. Райдером значительно проще манипулировать, чем он думает. Блох стал старшим сержантом и выжил, потому что умел разбираться в людях. Он был профессиональным военным, но с самого начала знал, что однажды этот день настанет. Сейчас, когда он в отставке, он наконец может организовать такой военный лагерь, каким, по его мнению, он и должен быть. Блох уже начал готовить и рассылать своих наемников. Райдер знал об этом. Но славному сенатору не было известно о торговле оружием. За годы, проведенные в армии, Блоху удалось собрать небольшой арсенал, и сейчас он использовал его. Если Сэмми узнает об этой части его бизнеса, то начнет вопить о совести, о законе и о прочей ерунде — а все потому, что до смерти испугается, как бы к делу не приплели и его. Блоху надоело выслушивать хныканье. Арсенал — лишь начало. Его планы на будущее грандиозны. И он обязательно осуществит их. Ему просто нужно найти варианты и сообразить, как превратить их в деньги, а также обдумать, как нажать на высокопоставленных «друзей».
— Просто констатирую факты, — сказал Блох, почесав сзади шею. Проклятые клопы. К ним он никогда не привыкнет. — Ты не будешь всю жизнь сенатором, Сэм. Наверное, подумываешь о Белом Доме, да? Вот будет интересно, когда в одном из твоих шкафов загремит костями скелет вроде меня. Так что, может быть, лучше иметь со мной дело сейчас? А, как ты думаешь?
— Я делаю все, что в моих силах!
— Ну вот, так-то лучше, рад это слышать. Ну, рассказывай. — Блох откинулся назад, увидев, что таракан вдруг изменил Направление и теперь тащится по огромному ковру к столу. — Ты еще не отделался от этой Штайн?
На другом конце провода воцарилось молчание. В нем были смятение и ужас. Сержант не услышал ни учащенного дыхания, ни ругательств, ни возгласа отчаяния. И — слава Богу! — обошлось без хныканья. Блох терпеливо ждал. Он не спускал глаз с таракана. Таракан замешкался, словно соображал, куда направиться, но не изменил курса — видимо, сейчас он мог двигаться только вперед.